Когда они выбрались на площадь Синьории, Хейвен остолбенела. Здесь не было ни души, кроме мужчины в черном балахоне — таком длинном, что подол задевал мостовую. На голове — широкополая шляпа, на лице — жуткая белая маска с длинным остроконечным клювом. Глаза незнакомца закрывали очки с красными стеклами. Настоящее чудовище из бездны ада! Но Хейвен, конечно, узнала его костюм. Таким образом одевались в Средние века врачи во время эпидемий чумы. А этот тип остановился около неподвижно лежавшего на мостовой тела и потрогал его клюкой. Затем перевел взгляд на Хейвен. Его глаза неодобрительно блестели в прорезях маски. Девушка моргнула, и все исчезло.
— Пойдем. Надо поторопиться, пока не стемнело, — произнес Йейн.
Хейвен поняла, что ее возлюбленный ничего необычного не видел.
Миновало восемнадцать месяцев с тех пор, как Хейвен узнала правду о посещавших ее странных видениях. Это были не галлюцинации, не фантазии, а воспоминания — сцены, свидетельницей которых ей случалось становиться в прежних воплощениях. Врач не принадлежал к двадцать первому веку, но некогда он был настолько же реален, как тот юноша, который сейчас держал ее за руку.
Видения начались в раннем детстве. Хейвен часто падала в обморок и переносилась в иную жизнь. Например, когда-то ее звали Констанс, и она в молодости погибла при пожаре. Непонятные «припадки» Хейвен пугали окружающих. Они не сомневались, что девочка больна или не в себе. Только ее отец догадывался о том, что его дочь, лишаясь чувств, всякий раз отправляется в другое время. Отец Хейвен стал жертвой несчастного случая и унес в могилу тайну Хейвен. С тех пор прошло почти десять лет.
Вскоре после того как Хейвен исполнилось семнадцать, видения возобновились с новой силой. Наконец-то ей было открыто их истинное значение! Все они являлись воспоминаниями о ее прежних реинкарнациях. Движимая потребностью узнать как можно больше о безвременной кончине Констанс, Хейвен покинула родной городок в штате Теннесси и приехала в Нью-Йорк. Там она нашла того, кто ее убил, и своего вечного возлюбленного, а также человека в черном, который преследовал ее не меньше двух тысяч лет.
Однако потом видения, связанные с Констанс, прекратились. Обмороки у Хейвен случались редко, и по ночам она оказывалась в далеких временах и экзотических странах. Ее посещали яркие сны, но они всегда гасли с зарей. Днем, когда светило солнце, Хейвен была свободна от «припадков». Но когда она слышала звук давно забытого имени или ветерок приносил знакомый ей аромат, или дыхание Йейна касалось ее кожи — прошлое Хейвен мгновенно сливалось с настоящим. У нее кружилась голова от любви к Йейну. А иногда ее охватывала могучая смесь старых страхов и смутных желаний.
— Тебе ни о чем не напоминает палаццо?
Йейн отпустил руку Хейвен и указал на особняк в конце тесной маленькой площади. Она сначала посмотрела на лицо Йейна, а уже потом — на тот особняк. Она до сих пор ощущала прилив волнения, встречаясь глазами с любимым. Его волнистые каштановые волосы были спрятаны под вязаной шапочкой, а нос покраснел на морозе, но даже сейчас Йейн был мало похож на простого смертного. На миг Хейвен стала безразлична ее прежняя жизнь во Флоренции. Что в ней толку, если она не смогла разделить ее с Йейном?
Девушка неохотно повернулась к зданию, о котором ее спросил Йейн. Настоящая крепость, а не дворец. Нижний этаж оказался сложен из больших квадратных блоков. В трех отдельных арках темнели громадные металлические двери. В каждую из них без труда вошел бы великан, и все они были крепко-накрепко закрыты. Но Хейвен знала: за ними находится внутренний двор. А лестницы, которые ведут к жилым комнатам на второй и третий этажи, могут быть убраны в случае опасности. В те времена, когда возводилось палаццо, богатые люди весьма решительно защищали свои ценности.
Веки Хейвен затрепетали. Она почувствовала, что бежит, путаясь в тяжелых нижних юбках. Вокруг нее стены, выкрашенные в красный цвет и покрытые позолотой. Половицы громко заскрипели. Она бросилась к окну. Она — маленького роста, поэтому забралась на подоконник. Улеглась на живот, высунула голову и обвела взглядом площадь.
От палаццо мчался прочь мальчик-подросток. Синяя туника и красные чулки велики размера на два. «Беги! — прокричала она ему вслед и расхохоталась до слез. — Не давай им поймать тебя!»
Произнесенные слова на слух показались ей странными, иноземными, однако их значение она поняла без труда.
«Беатриче! — послышался позади нее резкий женский голос. — Слезь немедленно! Что там еще натворил твой братец?»
— Здесь был мой дом, — пробормотала Хейвен, вернувшись в двадцать первый век. — Меня звали Беатриче, и у меня был брат.
— Значит, ты его увидела? — заинтересовался Йейн, по обыкновению, криво усмехнувшись.
— Да я его толком разглядеть не успела. Он куда-то улепетывал во весь опор, — Хейвен умолкла. — Погоди, ты спросил…
Йейн сложил руки на груди, словно напыщенный профессор, и начал читать лекцию, достойную почтенного историка:
— Стоящий перед вами палаццо был приобретен в тысяча триста двадцать девятом году Джерардо Веттори, богатым виноторговцем. Обратите внимание на герб семейства Веттори над парадной дверью. Здесь изображены три довольно-таки безумных дельфина, держащие в пастях грозди винограда…
— Хватит паясничать и перестань надо мной издеваться! — воскликнула Хейвен, осознавая, что если она начнет смеяться, то только подстегнет Йейна. — Ты имеешь в виду, что в той жизни моим братом был…
Она не могла решиться произнести это имя.
— Невзирая на могучее либидо и взор, не упускающий ни одной юбки, Джерардо Веттори смог зачать лишь двоих отпрысков. Ты — его дочь. А первенцем был твой нынешний приятель Бью. Тогда его звали Пьеро Веттори. Хулиган мирового класса, между прочим.
На миг Хейвен лишилась дара речи. Конечно, она была в курсе того, что Бью Декер, ее лучший друг из Теннесси, являлся ее братом в прежней реинкарнации. Но она никак не ожидала, что когда-нибудь обнаружит дом, где они дрались и играли семьсот лет назад.
— Я хотел привезти тебя сюда с первого дня, как только мы приехали в Италию, — объяснил Йейн. — Приберегал, как сюрприз.
— Ты и с братом Беатриче был знаком?
— Я подружился с Пьеро незадолго до моей гибели. И безумно влюбился в его младшую сестренку. Не сказать, чтобы он был в восторге.
Хейвен вспомнила мальчишку в длинной, не по росту, тунике, и то, как она обожала старшего брата. Беатриче Веттори боготворила Пьеро. В ее видении ему было не больше тринадцати, но она говорила всем подряд, как он бесстрашен и гениален.
