– Звонить собрались, товарищ? – услышал я за своей спиной какой-то ехидненький старушечий голосок. – А то я могу и не мешать.
Я повернулся. О, дьявол! Это была та самая старуха!… Правой ноги у неё не было, но на костылях она передвигалась проворнее, чем обычный человек – на своих двоих, и если ей надо было догнать какую-нибудь кучу детворы, любящую из раза в раз подразнить эту старушенцию, она могла носиться по лестницам и по крышам девятиэтажных "малосемеек". Всегда в лохмотьях, она не столько напоминала собой "бомжовку", сколько – некую загадочную личность.
Однажды она погналась за двумя подростками, что смотрели на неё косо; погналась, даже несмотря на то что те забежали в подвал… И полчаса её не было. Подростков же с тех пор больше никто не видел. Старуха эта очень легко объяснилась с милицией, так, что на неё просто нечего было "навешать". Весь подвал прочесали насквозь, но никаких следов… словно подростки были всего лишь галлюцинациями. Старуха же, пока прочёсывали подвал, как-то странно ухмылялась. С тех пор её многие стали остерегаться, и дети уже над ней не смеялись. Но немного позже, она куда-то испарилась.
"Старая ведьма отбросила коньки?", могли бы задуматься многие. Но все знали, что эта "старая ведьма" появляется в городе ещё неожиданнее чем исчезает. И вот её ровно два года никто не видел. Но откуда мне было знать, что появится она настолько неожиданно, не перед кем-нибудь, а именно передо мной, и впервые заговорит… (в районе её знали как "немую": всё она делала молча, гонялась за детворой и объяснялась потом с милицией).
После того, как она прошамкала мне "а то я могу и не мешать", она быстренько – грациозно – поковыляла куда-то в сторону и исчезла в темноте ближайшего подъезда. И летний вечерний полумрак вокруг вдруг сгустился ещё сильнее.
Мне хотелось отойти от будки, вернуться домой и включить телевизор (через пять минут начиналась моя любимая телепередача "Добрый вечер" с Игорем Угольниковым), но вместо этого я подошёл к будке и дёрнул за ручку, открыв дверцу… Нехотя вошёл в будку и тут же – вести я себя старался как можно естественнее – наугад набрал номер…
Мимо проходили трое каких-то юношей, даже не обратив на меня (на эту телефонную будку) внимания; они что-то бурно обсуждали, перебивая друг друга. "И я ей тогда вставил, – донеслись до меня обрывки фраз, пока трубка издавала гудки. – Я сразу кончать не хотел…"; "А я вчера сразу три целки порвал, – перебил его другой. – Кровяки было…" Так они и прошли мимо. И сразу как завернули за угол, гудки в трубке прекратились…
– Хотите сказать, что вы ничего не видели? – заговорил из трубки мужской голос, вместо обычного "алло", и, по всей видимости, обращался этот голос непосредственно ко мне.
– Что я не видел? – вырвалось у меня. Вообще, я хотел повесить трубку, но… почему-то мне захотелось пообщаться с этим причудливым голосом, владелец которого наверняка накурился чего-то нехорошего.
– Ой, не придуривайтесь пожалуйста! – засмеялся мне в ответ этот странный тип.- Вы ведь сделали всё не просто так. Согласитесь со мной!
– Что я не просто так сделал? – не мог я понять его, вместо того, чтоб подыграть этому типу или начать умничать. – Вы с кем разговариваете, уважаемый?
– С вами, с кем же ещё! – говорил тот. – Вы являетесь единственным свидетелем. И не думайте, что отвертеться очень легко.
На такую чушь много чего можно было бы ответить, но я замялся – я не мог подобрать нужную фразу. Но повесить трубку и отправиться домой я не мог ещё сильнее.
– Многое предопределено, – продолжал голос. – Но всё уже началось. И лучше вам не сопротивляться. Не думайте, что…
– Слушайте, товарищ, – мягко перебил я его, – вы сумасшедший? Вы наркотики сегодня принимали? – сделал я ударение на слове "наркотики".
– Не надо иронизировать, – говорило из трубки. – Лучше подумайте хорошенько. Для вашего же блага.
– Какого, к едрёной воши, блага? – разговаривал я всё также мягко. – И как хорошенько я должен подумать?, я даже не спрашиваю, о чём.
– Сейчас это неважно, – говорил голос. – Всё будет позже. А сейчас…
– Что будет позже? – машинально перебил я его, уже собираясь повесить трубку.
– Нет, я вас совсем не пугаю, – говорил тот, словно отвечал на какой-то другой вопрос. – Мне – конкретно мне – это ни к чему. Возможно, это и кому угодно ни к чему. Так что я советую вам подумать. Для вашего же блага. Мне нет… – Я повесил трубку. Вообще, у меня неплохое чувство юмора и находчивость в любой сложной ситуации связанной с общением, и иногда я запросто могу поддержать любую тему, но здесь на меня что-то нашло, какое-то отупение – я как идиот стоял и мямлил этому шизофренику, когда мог бы на нём так отшутиться, что аж сам бы удивился собственному чувству юмора. Но я стоял и мямлил как будто мне звонил террорист, и моей жизни угрожала серьёзная опасность. Идиотизм какой-то!
Итак, я повесил трубку, на пару секунд задумался, надо ли мне ещё куда-нибудь позвонить, но вместо этого вышел из новенькой застеклённой, звукоизолированной будки и захлопнул за собой дверь…
Сумерки сгустились ещё сильнее. И, как мне показалось, темнело этим вечером быстрее чем обычно.
– Позвонил – поговорил? – прошамкал знакомый голос. И опять за моей спиной… Я резко обернулся. Подле самой телефонной будки стояла эта одноногая старуха с костылями, и, как всегда, на лице её мелькала эта настораживающая ухмылочка. Но как, чёрт возьми, она могла так неожиданно и незаметно подкрасться?
– Какая разница? – буркнул я ей.
– Не торопился бы, – заметила старуха. – Дома тебе делать нечего. Лучше позвони ещё куда-нибудь.
– Что вы такое городите, бабуля? – очень мягко полюбопытствовал я у старухи.
– Для твоего же блага, – донеслось от старухи.
– Что для моего же блага? – продолжал я любопытствовать, не придав значения её словам "для вашего же блага".
– Многое, – шамкала та. – И самое необходимое. То, что нужно.
– Кому нужно?
– Не только тебе, – отвечала та. – Так что торопиться сейчас никуда не надо.
– Ну, может быть и не надо, – сказал я, – я не спорю. – И зашагал в сторону дома.
– Молодой человек, – остановила меня старуха, исчезающего в подъезде, – Вы что-то уронили.
– Что я уронил? – задержался я с входом в подъезд (вообще, на улице этим вечером кроме меня и старухи, казалось, больше никого не было. Неподалёку пролегала проезжая часть, по которой машины сновали и днём и ночью. Но этим вечером даже дорога была пуста. Что такое?).
– По-моему, бумажник, – ответила на мой вопрос старуха.
Чёрт! как это я сразу не догадался – карман моей куртки стал немного свободнее не просто так. Я пошарил рукой. И, действительно, бумажника в нём не хватало; бумажника с сотней рублей (новых) и тремя сотнями долларов… да ещё и с ключами и паспортом.
