Девушка ловит мой взгляд и словно светлеет. Тревога в ее крови на миг вспыхивает ярче и тает, сменяется радостью, прозрачной и теплой. Словно появился путеводный луч, больше не нужно блуждать во тьме.
Так и есть, ведь она мой предвестник.
— Кто ты, предвестник? — спрашиваю я.
— Тебе лучше! — Ее голос такой же теплый, как взгляд. Она спохватывается, добавляет поспешно: — Я Бета. Тарси-Бета.
Бета, «маленькая звезда». Это значит, ее звезда еще не зажглась на небе, или ее имя еще неизвестно. Просто маленькая звезда, золотая, как солнечный свет. Перед ее именем — имя куратора, — чтобы отличить ее среди других маленьких звезд.
Но все они разные, и ее невозможно ни с кем спутать.
Мысль привычно скользнула, стремясь коснуться моих предвестников, всех их, каждого, ощутить движение и силу, — и замерла.
Бете нельзя быть тут, нельзя говорить со мной. Никому нельзя.
— Почему ты здесь? — спрашиваю я. — Приговор отменили?
— Приговор? — повторяет Бета и хмурится, чуть заметно.
Что мой голос говорил ей, пока сам я блуждал за краем мира? Она смотрит на меня внимательно, беспокойство вновь искрится в ее пальцах.
Я пытаюсь вспомнить приговор дословно, хочу повторить его вслух. Память стремится назад, но, словно ветер в железных лопастях, разбивается на сотни потоков. Я пытаюсь, но не могу удержать ни один.
Мое время кончилось, я простился с Арцей, отправился наверх, в чертоги тайны, слушать, что скажут мои старшие звезды. Я был на суде, меня простили, но я осужден. Я не должен приближаться к своим предвестникам, не должен говорить с ними.
Это все, что я помню. Сияющий свет, пять голосов, звучащих вместе, читающих приговор. За что меня судили? Я знаю свою вину, я виноват во многом. Но почему не помню, за что они наказали меня?
Я смотрю на Бету. Вечерний свет преломляется в ее зрачках, она крепче сжимает мою руку, ждет. Но мне трудно говорить, и я распахиваю перед Бетой свои мысли, отдаю все, что знаю о приговоре.
В ее глазах смятение. Несколько мгновений она молчит, а потом говорит, упрямо и твердо:
— Я ничего не знаю об этом. Тарси мне не приказывала такого, и ты не приказывал. Ты говорил странные вещи весь день, тебя нельзя оставлять одного.
Весь день?
Где мы? Сколько времени прошло, с тех пор, как я оставил Арцу?
Я поднимаюсь из-за стола, но не разжимаю пальцы, и Бета встает вместе со мной.
Деревянный пол, низкие стропила, засыпанный золой очаг, остов газового фонаря на окне. Город далеко, мы в доме, где прежде жили враги. Как я оказался здесь, как здесь оказалась она? Пустое жилище, на столе оружие, принесшее нам победу. Моя младшая звезда рядом со мной.
Она смотрит на меня снизу вверх, встревоженно и упрямо, словно повторяет мысленно: «Тебя нельзя оставлять одного». Ее свет такой теплый, рядом с ней я кажусь себе застывшим осколком. Мои мысли скованы холодом, заледенели, но она хочет отогреть их. Моя душа замерзла, но сердце раскаляется, я горю. Я наклоняюсь к ней, она отвечает на поцелуй.
Жаркий грохот темноты настигает меня, настигает Бету, мчится сквозь нас.
Я просыпаюсь. Ночь, голоса сверчков, тепло маленькой звезды возле меня, ее дыхание на моем плече, — говорят мне, где я. Лунный свет падает на постель, серебрит волосы Беты. Они текучие, мягкие, я перебираю их.
Мои движения будят Бету, она открывает глаза.
Сон еще туманит ее зрачки, она смотрит, словно не веря, что я настоящий. Я касаюсь ее губ — я не снюсь тебе, Бета — поднимаюсь с постели и подхожу к окну. Волосы падают мне на лицо, — в них запахи вереска, чужого дома и Беты.
Мы на втором этаже, я смотрю из окна. Там, внизу, — деревня-призрак. Дома, дворы и ограды застыли среди лунного света. Ни шагов, ни дальних голосов, ни лая собак. Лишь ветер, качающий калитку, и пение сверчков. Скоро это селение исчезнет. Здесь будет лес, или высокие травы, или журчание ручьев. Мир будет меняться, день за днем, пока не воспрянет, не проснется полностью.
Это время преображения.
Я поднимаю взгляд к небу. Луна сияет ярко, но не может затмить одну из самых ярких летних звезд. Уже осень, но она все еще не опустилась к горизонту, словно хочет утешить меня или со мной попрощаться. Амира, погасла на земле, сияет теперь только в небе.
Ни один приговор не вернет ее. Ни одно наказание не искупит моей вины.
Бета подходит почти неслышно, обнимает меня. Мы стоим, глядя на звезды, и она говорит:
— Может быть, не всех тебе нельзя видеть? Может быть, только тех, кого перевели?
Сны еще дрожат в ее голосе и на кончиках пальцев, ее пробуждение зыбко. И сквозь тревогу за меня, сквозь решимость и смелость, я слышу печаль, — глубокую и темную, как морская вода.
Я сжимаю плечо Беты, спрашиваю:
— Что случилось с тобой?
Она молчит, но потом поднимает глаза, говорит совсем тихо:
— Мою команду… перевели. Всех, кроме меня.
Она одна.
Я обнимаю ее крепче, прижимаю к груди. Она одна. Струны ее души разорваны, команда разбита. Она тревожится обо мне, но со мной ничего не случится. И я могу помочь ей, хотя бы немного.
Сила, живущая в моем сердце, в потоках темноты, в звуках флейты, в движении магии и биении крови, — устремляется вперед, касается Беты, наполняет ее душу. Хотя бы в этом я могу помочь.
— Я с тобой, — говорю я Бете.
Я хочу сказать это всем, кто ждет меня. Рэгилю, блуждающему сейчас среди видений. Арце, умолявшей взять ее с собой. Моя мысль рвется к ним — но говорить с ними мне нельзя. Я хочу сказать это Амире, — но она так далеко, в небесной вышине.
— Я с тобой, — вновь говорю я Бете.
Она отвечает шепотом, чуть слышно. Ее слова тают на моих губах. Я чувствую, как печаль уходит в глубину ее души, а сердце становится горящим и легким. Мы пылаем вместе, небо смотрит на нас.
Колодезная вода была ледяной и чистой, от нее немело горло, а дыхание становилось прерывистым и колким. На кухне я нашла корзину, полную яблок, — их вкус напомнил мне о последних днях в Эджале. Возле моего дома росла яблоня, ее ветви склонялись так низко, что я могла без труда срывать плоды. «Урожайный год», — говорили перед войной. Совсем недавно, всего пару недель назад.
От прошлого остались лишь призраки. Призрачная деревня врагов, — припасы не тронуты, одежда лежит в сундуках и шкафах, а слой пыли на столах и полках такой тонкий, что можно не заметить. Враги бежали поспешно, почти ничего не взяли с собой. Я вслушивалась, пытаясь уловить отголоски их жизни, но все было тихо. Словно даже память о захватчиках бежала, и остались только мы.
