– Это коричневый, – машинально поправила Кира. – И я купила его в прошлом году.
– Ну да. И беретка… Мне нравится.
– Угу. Мне тоже.
– Ну ты вообще красиво одеваешься. А то к нам ходит в кууб одна готка…
Понемногу Кира расслаблялась, и вскоре они уже болтали как ни в чем не бывало. Пока дошли до троллейбусной остановки, припустил дождь. Стас отказался от зонтика и радостно мок, утверждая, что люди с развитой силой воли не болеют в принципе. Когда наконец подошел 39-й, она заняла место у входа, придвинулась к окну и помахала. Как всегда, он грустно помахал в ответ и, наверное, долго еще провожал троллейбус взглядом (пес и есть пес), но стекло уже затянула пленка жидкой ртути. Салон привычно пустовал, кондукторша скучала. Кира повесила зонтик сохнуть, приспособив вместо крючка сломанный поручень, и закрыла глаза.
Познакомились они в подвале два года назад. Позднее, услышав это, Вика так расхохоталась, что выронила телефон и перезвонила только через три минуты, когда сумела вставить вылетевший аккумулятор обратно. И до конца разговора не переставала хихикать, но объяснить, что же ее так развеселило, отказалась. Причуды сестры часто ставили Киру в тупик. Вике прекрасно было известно, что университетская библиотека находится на цокольном этаже – чего здесь смешного?
Шла третья пара, близился большой перерыв. Пользуясь передышкой, Кира уткнулась в книгу, но не успела прочесть и трех страниц, как за стойкой кто-то робко кашлянул. Обслуживая читателей, она старалась глядеть на них как можно меньше и, по выражению сестры, «пряталась за волосами». Однако запрос на протянутом бланке оказался таким неожиданным, что не посмотреть хоть одним глазком было нельзя. Студент жался к краю стойки и старательно изучал трещины в стене. По виду старшекурсник, высокого роста, но очень сутулый. Еще он заметно косил, а рыжеватая поросль на темени, затылке и над висками уже редела. Все его существо излучало такую неуверенность, что Кира, удивив саму себя, заговорила первой:
– Так вам нужен «Схимник» де Куатье? А я как раз его читаю. Хорошо пишет.
Парень разинул рот, словно к нему обратилась картотека или кадка с фикусом, потом неразборчиво и не к месту извинился и попросил Брэдбери. Получив желаемое, Станислав Рябинин, студент пятого курса социологического факультета – как гласил его читательский билет – молниеносно скрылся, а потом начался перерыв, и Кира забыла про него.
Но через неделю он вернулся в то же время и сам завязал с ней беседу. Долго разглагольствовал о прочитанной книге, затем стал расспрашивать о «Схимнике». Кира отвечала сухо и немногословно, надеясь его отшить. Однако у него нашлись дела в библиотеке и на следующей неделе, и на следующей, и снова, и постепенно она к нему привыкла. Говорили в основном о литературе, благо что вкусы у них почти совпадали – Коэльо, Мураками, Ричард Бах. Иногда он рассказывал о себе, о каких-то эзотерических клубах, о религиозных спорах, в которых регулярно участвовал и непременно побеждал. За пределами библиотеки они не встречались ни разу и даже не обсуждали подобную возможность. Так продолжалось до выпускных экзаменов. В июне Станислав предстал перед ней в плохо сидящей двойке и объявил, что теперь он больше не студент, а дипломированный специалист, что ему уже предложили хорошую работу, поэтому в альма-матер его больше ничто не держит, но Киру он будет рад видеть и дальше, вот телефон, звони, если что. Ее номера спрашивать не стал, она сама давать и не подумала.
В августе ее первый год на библиотекарском посту закончился, и ей дали целый месяц отпуска, с которым нечего было делать. Вика не приехала (всей семьей подхватили какую-то заразу), от книжек уже болели глаза, телевизор надоел. От скуки Кира позвонила Станиславу. Тот ответил мгновенно, как будто сидел и ждал вызова. В субботу они пошли гулять на набережную, еще через пару недель прошлись по проспекту Ленина и так мало-помалу вернулись к старому графику, только виделись теперь в людных местах, а Станислав незаметно превратился в Стаса.
У Киры лет с двенадцати не было ни подруг, ни друзей, и явной потребности в них – тоже. Но Стас ей подходил идеально: он никогда ничего не просил, только предлагал помощь, развлекал ее как мог и, главное, не представлял угрозы. При всем немалом росте и силе в нем было больше от ребенка, чем от парня. Мужчины, как правило, не замечали Киры, но тех нескольких случаев, когда все же заметили и оценили, ей хватило на всю жизнь. Как же пахло от того бородатого… если бы мама не вышла из подъезда… Сколько ей тогда было – тринадцать, четырнадцать?
В прозрачных глазах Стаса не мелькало и намека на какой-то интерес к Кире, помимо дружеского. Первое время она приглядывалась к нему, но в конце концов решила, что его можно не опасаться. Он делал ей комплименты, какие мог бы придумать четырехлетка в детском саду, чтобы порадовать воспитательницу. Если у него имелись какие-то отношения, то Кира о них ничего не слышала – а значит, их и не было, потому что вся прочая его жизнь лежала перед ней как на ладони. Он тоже жил один, хотя об этом «тоже» не подозревал: на всякий случай она наплела, что квартиру делит с невероятно строгой бабушкой, которая ни о каких гостях и слышать не желает. Стас не возражал – он вообще никогда не возражал, не жаловался, поступал именно так, как ожидалось, и ничего не требовал взамен. Приличной работы ему так и не перепало, каждые два-три месяца начинались поиски нового места. Грузчик, помощник повара, чернорабочий на стройке, но чаще всего – сторож. В хиреющем центральном парке его приняли до весны, на мертвый сезон, но могли выставить и раньше, как уже не раз случалось. Особенно если без спросу разгуливать по аттракционам. По дорожкам, сверкающим в лунном свете. Среди фонтанов, беседок и…
Заунывный механический голос проскрежетал знакомое «университет», и Кира пришла в себя. В транспорте ее убаюкивало редко, но сегодня дождь и усталость взяли свое. Чуть не проспать остановку – надо же до такого дожить. Она сняла с крючка зонт, поправила беретку и хотела уже встать, как по коже игольчатыми лапками пробежал озноб. Чей-то ледяной взгляд уперся ей в затылок. Спустя долгое, долгое мгновение Кира повернула голову. Ничего и никого – все то же бледное лицо. Вскоре не стало и его, а ветер плескал и плескал в окно ртутными брызгами.
– О, привет. Уже соскучиуась? А у меня как раз смена заканчивается.
– Стас, мне страшно.
– Что такое?
– Он опять прислал фотографию.
– Все-таки «он»? С того же адреса?
– Непонятно, там что-то нечитабельное совсем…
– Ну уадно, а что на фотке-то?
– Я! Он меня через окно троллейбуса снял, когда я домой ехала! Там все размыто из-за дождя, но лицо точно мое. Зонтик видно, беретку. Стас, он ведь совсем рядом был, следил за мной! Стоял на улице и поджидал возле моей остановки! Что делать? Я сейчас в полицию позвоню.
– Погоди, не спеши. Там тебя пошлют куда подальше и даже суушать не станут. Мауо ли кто какие фотки рассыуает – тебе ведь напрямую никто не угрожау?
– Нет. Но…
– Ну тогда и сама не паникуй. Может, я все-таки проверю твою почту, а?
– Я…
– Суушай, но ведь нельзя сидеть суожа руки. Давай я посмотрю, а если ничего не найду, позвонишь в полицию или куда там еще.
– Ладно… Только давай поскорей, Стас. Я боюсь. И не смотри других писем.
– Ну конечно, а зачем? А ты не бойся. Потом еще смеяться будешь. Мне кажется, судьба дает тебе знак.
– Какой еще знак?
– А тут с ходу не скажешь, думать надо. Пришли мне эсэмэску, я покумекаю. А ты уучше уожись спать.
– Да как я засну теперь, Стас? Ты в своем уме? За мной маньяк какой-то гоняется, а ты мне спать предлагаешь?
– Ну извини… Только ты не придумывай всяких маньяков, пока ведь еще не ясно ничего. И попытайся заснуть все-таки, таблетки эти свои прими, они же тебе помогали вроде. Уадно?
– Хорошо, попробую…
– И вообще, с тобой бабушка, подъезд под охраной – чего бояться-то? Люди кругом. Не переживай, в общем.
