На развороте газеты, сулящей фоторепортаж, была опубликована какая-то нелепая фотография то ли драки, то ли вообще не пойми чего — люди в белых халатах, сцепившиеся с обнаженными стариками меж столов из нержавеющей стали. Другая фотография и вовсе смахивала на кадр из какого-нибудь фильма ужасов — старики в белых саванах бредут по ночному кладбищу.
— Ого, смотри, — кивнула Флора.
— Вижу, — ответил Петер. — Поможешь с канистрами?
Они привязали четыре двадцатилитровые канистры к багажнику. Флора оглянулась по сторонам, невольно испытывая разочарование. День как день, ничего особенного. Все так же светит солнце, машины заправляются, люди куда-то спешат. Флора зашла на заправку и купила обе газеты. Продавец молча взял деньги. На улице какой-то мужик, присев на корточки, ощупывал колеса своей машины, проверяя давление.
Как ни в нем не бывало...
Петер завел мопед, Флора запрыгнула на сиденье сзади него, и они поехали. Ничто вокруг даже отдаленно не напоминало о событиях этой ночи, перевернувших мир с ног на голову.
Она, конечно, смотрела трилогию Ромеро о живых мертвецах — не то чтобы она ожидала чего-нибудь подобного, но все же... Не может же быть, чтобы все свелось к паре газетных статеек?! Петер молчал — он вообще предпочитал нервы почем зря не растрачивать. Поэтому она к нему и приехала — чтобы избежать всей этой суеты. Но теперь, трясясь на старом драндулете с булькающими канистрами, Флора вдруг отчаянно захотела оказаться в суматохе города.
А вдруг все на этом и закончится? Потреплются с недельку — и все...
Флора со всей силы ударила кулаком по канистре. Потом, едва сдерживая навернувшиеся слезы, ударила снова. Петер не стал ни о чем спрашивать.
— Что с тобой, сынок? Ты не заболел?
— Да нет, просто... не выспался.
— Как прошло выступление?
— Все отменилось — ну, из-за электричества. Мам, нам вообще-то пора.
Давид протянул Магнусу руку, дескать, пойдем. Сын широко улыбнулся и гордо заявил:
— А я вчера до пол-одиннадцатого телек смотрел! Правда, ба?
— Правда, — ответила та с виноватой улыбкой. — Телевизор не выключался, а у меня так голова разболелась...
— У меня, кстати, тоже, — перебил ее Магнус, — но я все равно смотрел. По телеку «Тарзана» крутили.
Давид машинально кивнул. В голове бурлила раскаленная лава, еще чуть-чуть — и выплеснется наружу. Ночью он не сомкнул глаз. В шесть утра ему сообщили, что Еву переводят в отделение судебно-медицинской экспертизы. Он попытался отыскать кого-нибудь, кто смог бы ему внятно объяснить происходящее, но безуспешно. Давид поехал домой, умылся и прослушал автоответчик. Из больницы никто не звонил, только журналисты и отец Евы, недоумевающий, куда она запропастилась. У Давида сейчас не было сил на объяснения ни с ним, ни с собственной матерью. К счастью, она пока ничего не слышала о событиях минувшей ночи.
Давид взял сына за руку и нетерпеливо потянул к двери. Мать удивленно вскинула брови:
— А как там Ева? С ней все в порядке?
— Все в порядке, мам. Нам пора.
Они распрощались, и Давид потащил Магнуса вниз по лестнице.
Всю дорогу Магнус болтал без умолку, пересказывая Давиду содержание очередной серии «Тарзана». Давид лишь кивал и временами поддакивал не к месту. Где-то на полпути к школе он наконец усадил Магнуса на скамейку и сел рядом.
— Пап, ты чего? — спросил Магнус.
Давид сложил руки на коленях и уставился себе под ноги, пытаясь собраться с мыслями. Магнус покопался в рюкзаке.
— Ой! Пап, а как же фрукты?! — Он продемонстрировал отцу пустой рюкзак.
— По дороге купим тебе яблоко, — заверил его Давид.
Обыденность этих слов привела его в чувства. Давид словно впервые увидел своего сына, все еще роющегося в рюкзаке: а вдруг там все же завалялось вчерашнее яблоко? Утреннее солнце освещало светлые волосы на его макушке.
Мальчик мой, я всегда-всегда буду рядом. Что бы ни случилось.
Паника отпустила его, сменившись горечью. Если бы все в жизни было так просто: ясное утро, теплынь, лучи солнца играют в кронах деревьев, тени на асфальте. Он ведет сына в школу, как вдруг выясняется, что сыну нужно яблоко на завтрак. И вот он, любящий отец, заходит в магазин, достает из кармана пару монет, покупает огромное красное яблоко и протягивает его сыну, и тот говорит: «Какое красивое» — и кладет его в рюкзак. Если бы все было так просто...
— Магнус... — начал Давид.
— Что? Знаешь, я подумал — давай лучше грушу купим.
— Хорошо. Послушай, сын...
Давид всю ночь представлял себе эту минуту — что он скажет, как себя поведет. Вот Ева бы точно знала, что сказать. Все сложные разговоры она брала на себя, объясняя сыну, что делать, если пристают взрослые мальчишки, как перебороть страх и тому подобное. Давид всегда ее поддерживал, но сам просто-напросто терялся, не зная, с чего начать. Он никогда не умел найти нужных слов.
— Понимаешь, мама сегодня попала в аварию... и теперь лежит в больнице.
— Что еще за авария?
— Она сбила лося.
Глаза Магнуса округлились.
— Насмерть?
— Да. По-моему. Но главное, мамы какое-то время не будет, пока ее... не вылечат.
— А можно я буду ее навещать?
У Давида встал ком в горле, но, прежде чем на глаза навернулись слезы, он встал со скамейки и потянул Магнуса за собой.
— Не сейчас, чуть попозже. Когда она пойдет на поправку.
— А это скоро?
— Скоро. Ну что, тебе, значит, грушу?
— Угу.
Давид зашел в магазин и купил грушу. Выйдя на улицу, он обнаружил Магнуса разглядывающим заголовки у газетного стенда:
ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖИВЫХ МЕРТВЕЦОВ ЖИВЫХ МЕРТВЕЦОВ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ФОТОРЕПОРТАЖ 2000 МЕРТВЫХ с места событий восстало из могил— Это правда? — он ткнул пальцем в газетную страницу.
Давид мельком взглянул на здоровенные черные буквы на желтом фоне, ответил: «Не знаю» — и положил грушу сыну в рюкзак. Всю оставшуюся дорогу Магнус приставал к нему с вопросами, и Давид продолжал лгать.
Они обнялись на прощание возле школьных ворот. Давид проводил взглядом фигурку сына с подпрыгивающим рюкзаком на спине, пока мальчик не исчез в широких дверях школы.
