Она всматривалась в темноту, пытаясь понять, с какого примерно расстояния можно разглядеть темный силуэт палатки, и сообразила: парни могут пройти в какой-нибудь сотне метров — и не заметят.
Достала из кармана плоский фонарик, включила. Отогнула пружинный зажим и укрепила фонарь на конек палатки — так, чтобы светил вниз по склону. Гося будет разоряться из-за потраченной батарейки, ну и пусть. Зато парни не промахнутся.
Она торопливо нырнула обратно в палатку. Там тоже не Африка, уверениям Буро вопреки, пар изо рта так и валит. Но хоть ветра нет.
Что ее фонарь укажет путь к палатке не Семену с Колей, а совсем другим людям, Зина не догадывалась.
* * *
Он искоса поглядывал на Колю: как тот рубит пихты, как, передав ему топорик, отсекает финкой ветви, как укладывает стволики в кучу… Что-то с ним не так. Движения резкие, дерганые, да и разговаривать начал странно. Но вроде в Африку пока не собирается, и то хлеб.
— Хорош, Колюнь! И так-то едва донесем.
Пихтовые стволики уложили в две охапки по уму: в каждой половина дров комлями в одну сторону, половина в другую — нести будет удобнее. Семен перевязал обе потуже, затем присел на одну.
— Передохнем чутка. Загонял ты меня, Колюнь, что-то. Старею, видать…
Коля не стал возражать, плюхнулся на другую вязанку. И немедленно завел какой-то странный разговор:
— Сёма… давно вот… ты вот золото… да?
— Что «да»? — не понял Семен.
— Ну вот… ты же… да?! Золото — да?!
— Я золото не ношу. Как по мне, так мужикам не к лицу.
— Нет же! — Коля аж застонал от того, что туповатый Семен не может уловить его мысль. — Золото себе — да?!
— Хм…
Коля хотел сказать что-то еще, но тут донесся какой-то слабый крик. Кричали на склоне, где-то недалеко: в такой ветродуй далекий крик попросту не услышать.
…Кое-как, на пределе видимости, удавалось разглядеть три темные фигуры. Ветер дул удачно, с той стороны, но слов на таком расстоянии все равно было не разобрать — понятно лишь, что говорят, и не более того.
— Охота, да? — спросил Коля в прежней своей бессвязной манере, но теперь Семен его понял.
— Может, и охотники… А может, и нет. Ну, как зеки в побег наладились? Не стоит им до поры показываться. Поглядим. Может, и к лучшему, что мы не в палатке сейчас.
Коля тем временем завел прежнюю песню:
— А если золото… да?
Семен мысленно сплюнул и перестал вслушиваться в бессвязное бормотание.
* * *
Сашке приспичило отлить.
— Крикни там пару раз, — напутствовал его Гося.
— Угу.
— Где вот эти придурки бродят? — риторически спросил Гося. — Может, думают, что мы все бросим и разыскивать их побежим?
— По уму, если через полчаса так и не вернутся, то надо идти искать, — сказал Русик. — Вдруг ногу кто из них подвернул, а другой его дотащить не может? Да лежи ты! Это я не тебе.
— Ты видел, что снаружи творится? Их не найдешь и сам заблудишься.
О чем они говорили дальше, Сашка не слышал, выбрался наружу.
На коньке палатки горел фонарь. Так вот зачем выходила Зина… Молодец, хорошо придумала. Он протер снег, налипший на стекло — свет стал ярче.
Затем он сделал то, зачем вышел, что в брюках-комбинезоне не так-то быстро и просто. Вышел лишь в шерстяных носках — ноги уже начали чувствовать холод. Заспешил было обратно, но вспомнил, что обещал покричать, и завопил во всю мочь:
— Эге-ге-гей!!! Вы где-э-э-э?!!
Ответа не ждал, но тот прозвучал совсем рядом, за спиной.
— Не блажи, Санек, здесь мы. Ехали мимо, решили заглянуть по-соседски.
Голос ни Коле, ни Семену не принадлежал, но все же показался смутно знакомым.
Человек воткнул лыжи в снег, подошел поближе, оказался в круге света. Еще двое остались чуть в отдалении.
— Боро… — изумленно начал Сашка, а закончил еще изумленнее, — а где твоя борода?
— Вот не поверишь… в карты проиграл. Ночь неудачная выдалась, ну, не шла карта, все спустил. Хоть задницу на кон ставь. Поставил бороду на фарт. И что ты думаешь? Прикупил десятку к тринадцати! Вот как бывает.
— Отрастет, — утешил Сашка.
— Отрастет, — согласился бывший Борода и поскреб щетину. — Что не спрашиваешь, кому проигрался?
— Все равно ж его не знаю.
— Знаешь, знаешь… — Рогов стянул варежку, запустил руку в карман дохи. — Ваш приятель теперь богатенький студент, и если что — деньги у него занимай смело. А то, что взял, ты лучше верни.
Рука появилась из кармана, и был в ней зажат револьвер, тут же уставившийся Сашке в живот.
Двое других подошли поближе, синхронными движениями сдернули ружья с плеч. Лицами они напоминали местных манси, но больно уж рослые и плечистые… не тот ли это молчаливый парень, что показывал трюки с ножами в бараке 41-го? Но как он умудрился раздвоиться, обзавестись зеркальным отражением?
— Не крути головой, шею смозолишь, — сказал Рогов. — Близнецы это… Ну, так что, отдашь по-хорошему? И никто ничего не узнает, даже они. — Он кивнул в сторону палатки.
— Ты белены объелся, Рогов?! Что я должен отдать?!
Револьвер метнулся вперед стремительно, Сашка не успел ни отшатнуться, ни прикрыться. Ствол ткнулся где-то возле уха, рассек, кажется, кожу — и тут же взорвался оглушительным выстрелом.
Глаза у Рогова были бешеные. Губы шевелились, но оглушенный Сашка ничего не слышал. Он потянулся к голове, уверенный, что пальцы ощутят сейчас струйку горячей крови. Ошибся, кровь из уха не текла.
Из палатки высунулся Гося — в лоб ему тут же уперлась двустволка. Один из близнецов что-то выкрикнул, Сашка опять не услышал. Гося отдернулся, исчез из виду.
* * *
Длинный вертикальный разрез сверху донизу рассек палатку, края его разошлись. Внутрь бил свет фонаря — мощного, таких у туристов не было. И это оказалось кстати: на свечку кто-то в суматохе наступил, и она погасла. Все остальное было плохо. Так плохо, что хуже не придумаешь.
— Разрезал? Что возишься?! Быстрее! — злым шепотом понукал Гося.
— Не вякай под руку! — откликнулся Русик ничуть не более доброжелательно. — Вот… готово…
— Ну что там, что?
— Их двое… Один с ружьем… Зинку раздевают…
— Догола?!!
— Нет… Ватник снять заставили… У второго пистолет, похоже…
— Ну, что замолчал? Говори!
— Отстань! Прорежь себе дырку и сам смотри! Валенки с нее сняли, трясут над снегом… что-то ищут… Трое их, кстати, третий тоже с ружьем.
Гося несколько раз провел лезвием перочинного ножичка по брезенту — тот не поддался. Эх, собирался ведь подточить, да все откладывал…
— Финку дай!
Эту финку они забрали у Буро, едва лишь поняли, что с тем творится неладное. Отточена была на совесть — брезент разошелся сразу. Но толком воспользоваться новой амбразурой Гося не успел.
— Следующий! — раздалось снаружи. — И руки на виду!
— Ты или я? — быстро спросил Русик.
Гося мялся.
— Э-э…
— Следующий!!! Живо! Сейчас дробью внутрь хлобыстнем!
— Иду, иду! — крикнул Русик.
Добавил тихонько:
— Финку верни.
Он выдернул нож из безвольных пальцев Госи, запихал в валенок, пробрался к разрезу.
Гося думал, что надо взять топор, он где-то здесь, рядом, у выхода — если Русик сделает, что задумал, то никто на руки выходящего из палатки и не посмотрит, не до того им станет.
Подумал — но не шевельнулся. Стоял согнувшись, оцепенев — и наблюдал за тем, что происходит снаружи.
* * *
Все трое были с оружием. Но, показалось Семену, через последнюю черту шагнуть не готовы. Иначе стоило бы действовать иначе: кончать пленников по одному, не собирать их в кучу у палатки.
И все равно шансов при внезапном нападении будет чертовски мало. Потому что внезапным оно не станет. Судя по всему, эти трое уже знают, что Семен и Коля ушли за дровами. И один из троицы на ребят почти не отвлекается, зыркает по сторонам и ружье держит наизготовку, в любой момент готовый выстрелить.
