Темнота рассыпается искрами, исчезает в воздухе, растворяется в моем дыхании.
Машина приземлилась на площадке, вырубленной в склоне холма и облицованной мрамором. Должно быть, этот мрамор был светлым, — как широкая лестница, бегущая вниз, к морю, — но двигатели и моя темнота опалили его. Но и ступени не сияют белизной, ветер засыпал их песком и опавшими листьями. То здесь, то там на склоне видны островки травы, где зеленой, где пожелтевшей, сухой. Брошенные навесы, палатки, следы костров. Внизу, у самой пристани, из воды торчат перекрещенные опоры. Они не мертвы, в них живет магия, — звенит и поет голосом полукровки, которого я отпустил. Магия ждет, пока он вернется.
Вернется вместе с Лаэнаром.
Я оглядываю берег, — но здесь нет ни одной лодки, ни одного корабля. Но в камнях осталась сумеречная сила, она шелестит у кромки волн, хочет заставить умолкнуть волшебство, которое оставил здесь Эли. Течет вверх по ступеням, стремится дотянуться до нас, засыпать пеплом свет нашей жизни.
Ненависть ослепляет меня, невыносимая и знакомая. Убить, уничтожить их всех, не оставить ни следа от них ни в одном из миров. Я должен это сделать, я сделаю это. Моя вина в том, что я позволил им уплыть.
Но таков был план, изначально. Очистить наш мир, изгнать захватчиков. Такой была наша цель.
Эта мысль звучит голосами моих старших звезд. То единый голос, то пять разных голосов, — я пытаюсь различить их, но они тают в глубине памяти.
Предвестник Аянара подходит к мраморной балюстраде, кладет на нее ладони, закрывает глаза. Ветер шуршит разноцветными складками его одежды, раздувает широкие рукава.
Я спрашиваю:
— Сможет волна преображения пройти здесь?
Предвестник Аянара кивает.
— Да, — говорит он. — Этот остров — осколок нашего мира. Он стремится к нам.
Я отворачиваюсь от моря. Позади сверкающего черного тела машины видны ступени, — они карабкаются вверх по склону холма, их путь змеится, теряется на вершине. Там, где на фоне неба застыл дворец, светлый и чуждый. Почти такой же, как дворец в Атанге.
Темнота вспыхивает, кружится, мир тонет в ней. Но черный волны тают, и я уже стою внутри дворца. Здесь пахнет пылью и брошенным жилищем, — такой знакомый запах. Скитаясь, мы с Бетой встречали его в каждом доме врагов. Сквозняки блуждают по просторной зале, ковры покрыты грязными следами, светильники мертвы. В воздухе все еще витает вкус поражения и страха.
Этот воздух кажется мне ядовитым, но я вдыхаю его, глубоко. Мы отомстили, — говорит каждый мой вдох. Мы уничтожили их.
Но уничтожили не до конца.
Может быть, я должен плыть за море, чтобы найти союзников? Может быть, золотая флейта — ключ к окончательной победе?
Я поднимаюсь по лестницам, иду по галереям и коридорам. Всюду запустение и грязь, осколки цветного стекла хрустят пол сапогами, ветер шуршит полусорванными занавесями. Я выхожу на крышу, и, заслышав мои шаги, в небо взмывают черные птицы. Перекликаются, взволнованно и звонко, кружат над головой, и вдруг — все вместе — устремляются прочь. Летят к берегам нашего мира, тают в синеве над морем.
Но я вижу другую птицу. Она падает с высоты, стремительно ложится на крыло, черной молнией рассекает небо. Она приземляется, и крыша отвечает эхом. Волосы, не скрытые шлемом, бьются на ветру, черные пластины в крыльях дрожат. Армельта.
Она подходит, сжимает мою руку.
— До города на машине лететь всего два часа. — Она говорит быстро, словно боится, что сейчас я оборву ее, велю молчать. — Мы с Каэрэтом могли бы слетать туда и вернуться. Могли бы найти Арцу и Рэгиля, передать им что-нибудь от тебя.
Если бы это только было возможно, Армельта. Я написал бы письмо и давно передал бы его. Попросил бы Эркинара передать на словах. Я нашел бы тысячу способов.
Моя мысль, лишенная слов, но звенящая памятью о приговоре и запрете, устремляется к Армельте. Она мой личный предвестник теперь, она должна понять.
Вслух я говорю:
— Не нужно.
Армельта разжимает руку, но не отводит взгляд. Мгновение мы стоим молча, но в тишине гремит пылающий голос нашей звезды. Невидимая сейчас, она зовет нас с другой стороны неба.
Я подхожу к мраморной ограде, смотрю вниз.
Остров должен быть очищен, говорю я Киэнару, Армельте, Каэрэту и Цалти. Сожгите все.
Завтра мы будем в море.
Я шла по лагерю и не могла отделаться от этой мысли, — сегодня последний день перед отплытием, завтра, едва рассветет, корабль отчалит, мы отправимся в путь. И на много дней качающаяся палуба станет для нас миром, мы будем одни среди ветра и волн.
Уже завтра.
Я шла, пытаясь запомнить каждый шаг по твердой земле, вдыхая холодный воздух, глядя на опавшие красные листья, вслушиваясь в голоса перелетных птиц. Когда мы вернемся, на небе будут сиять зимние или, быть может, весенние звезды. Настанет другое время года, а земля преобразится окончательно, — мы ступим на берег и увидим наш мир таким, каким он должен быть.
Если море отпустит нас.
Я сжала кулаки, так, что ногти впились в ладони. «Вы преодолеете море и вернетесь», — так сказали Мельтиару пророки, а он повторил эти слова нам. Все будет хорошо, я не должна поддаваться темным предчувствиям.
Вскинув голову, я попыталась впитать в себя, запомнить лагерь преображения: шатры и тропинки, обрывки разговоров и прозрачную синеву неба. Когда темнота перенесла нас с Мельтиаром сюда из леса, — кажется так давно и совсем недавно, — лагерь показался мне взрывом цвета, непонятным, бурлящим и беспечным. Теперь он стал тише, больше походил на стоянки, где мы ночевали во время войны, и на этажи военного сектора в городе. Лишь цвет остался прежним, — яркие краски осени, вечно меняющееся движение силы. И мне все еще трудно было поверить, что Коул носит теперь эти цвета.
Последние шатры, незримая граница лагеря, тропа, карабкающаяся вверх по склону, — к поляне, наполненной запахом горючего и шумом двигателей. К поляне, которую я часто, забывшись, называла ангаром.
Я увидела Кори за миг до того, как он окликнул меня. Борт машины еще не успел раскрыться полностью, а Кори уже выпрыгнул наружу, устремился ко мне. Ветер растрепал его волосы, превратил в потоки пламени, — но и сам Кори сиял, радость переполняла его, лучилась сквозь кожу, плясала в глазах. Разве я видела его таким раньше? Разве что в детстве, очень давно.
Кори подбежал, схватил меня за руки, и его чувства полыхнули как взрыв. Счастье и тревога ослепили тысячью огней, и я спросила:
— Ты поговорил?
— Да! — ответил Кори. — И все хорошо!
