изменить судьбу или планы природы в отношении него. Они могли отсрочить это и превратить его в инвалида, который будет ходить под себя и есть с ложечки, но курс был установлен, и он хотел принять это с определенной степенью достоинства.
Джордж знал это так же, как она знала сейчас.
Это был последний год, последний месяц, последняя неделя и – она была уверена – последний день. Боль в груди усиливалась с каждым часом, а старым легким становилось все труднее дышать. Конец был уже близок. Тень смерти подбиралась все ближе, и она была слишком слаба, чтобы сопротивляться ей.
Джордж был мертв уже много лет – точнее семнадцать – а его тезка, ее старший сын Джорджи, умер три года спустя. Она скучала по ним обоим, но больше всего по Фрэнни. Он был ее младшеньким. Добрый мальчик, милый, чувствительный и замечательный почти во всех отношениях. Он попал в морскую пехоту в 1967 году, а в апреле 68-го был отправлен во Вьетнам. Он так и не вернулся домой. И это была величайшая боль, которую она когда-либо испытывала, и она никогда не покидала ее. Хотя его не стало сорок пять лет назад, для его матери это было словно вчера, и она все еще видела его улыбку и слышала его голос, и боль от всего этого, Боже, все еще оставалась такой же интенсивной.
Умный мальчик. Она говорила Джорджи и его сестре Бетти, что все эти истории об Эзренах и руинах были просто выдуманными жуткими историями, но Фрэнни не поверил этому.
- Там монстры, да? - спрашивал он. - Монстры, которые живут под землей. - На что она всегда отвечала, что это просто глупость. Монстры. Это просто слухи, которые распустили какие-то дураки, и больше ничего. Монстров не существует, и он определенно достаточно взрослый, чтобы знать об этом, не так ли?
Но от Фрэнни никогда нельзя так легко отмахнуться.
Возможно, такие аргументы подействовали на его старшего брата и сестру, но не на него. Он был слишком умен для этого. Он любил задавать вопросы. Это всегда приводило его отца в ярость, потому что он думал, что Фрэнни просто слишком много думает, слишком много сомневается. Такие вещи были немыслимы для Джорджа, который был порождением инстинктов и импульсов.
- Но, мама, - говорил Фрэнни, - если монстров нет, почему ты оставляешь им еду? Почему ты каждую ночь оставляешь им объедки? Зачем ты их кормишь, если их нет?
Конечно, у Елены не было на это ответа. Не совсем. Она просто говорила ему, что относила объедки лесным животным, потому что им тоже нужно есть, и если когда-нибудь случится что-то плохое и настанут трудные времена, их семья будет есть этих животных, поэтому она хотела, чтобы они были жирными и здоровыми.
Дикие животные были чертовски тощими, и Фрэнни знал это. Но он обдумал это, а потом, когда она думала, что он забыл об этом, он спросил:
- Почему легче солгать, чем признать правду?
- Я не понимаю, что ты имеешь в виду, - ответила она.
На это Фрэнни только улыбнулся, как будто она только что подтвердила для него кое-что.
Сидя в кресле-качалке у окна, вспоминая старые деньки, Елена начинала ужасно скучать по этому мальчику. Ее сердце все еще разбивалось при мысли о том, что он пропал впустую на каком-то грязном поле битвы в бессмысленной войне.
Ей стало трудно дышать. Она знала, что надо позвонить Бетти, но Бетти пилила ее из-за того, что ей надо лечь в больницу, а Елена этого не хотела. Конец был близок, и она хотела встретить его так же, как Джордж: мирно и без наркотиков, которые затуманили бы ее восприятие загробного мира.
В тот день в подвале фермы Эзрена собрались восемь человек. Хайдер и Годфри, Кенни и Чипни, несколько полицейских штата и округа, которые принесли кирки и ломы. Зажгли электрические лампы, но помещение все еще оставалось мрачным, как склеп – там была примерно такая же атмосфера. Вода просачивалась сквозь фундамент, и кладка осыпалась мокрыми сгустками.
Годфри сказал:
- Значит, мы собираемся это сделать?
Кенни даже не взглянул на него. Он смотрел на цистерну в полу.
- Это не может быть тот самый колодец, о котором говорила Елена Бласден. Он не такой старый.
- Нет, - сказал Хайдер. - Видно, что над ним поработали.
- Наверно, старый Чарльз Эзрен. Может, он его переделал таким образом, - сказал Годфри.
И в этом был смысл. Цилиндр колодца был укреплен бетоном, сверху была установлена металлическая крышка. Серые, расколотые доски с растекающимися пятнами воды были прикручены болтами. Судя по всему, им было много лет.
Кенни стоял там, зажав сигарету в губах, гадая, зачем кому-то строить дом на чем-то вроде этого. Но после того, что рассказала Елена Бласден, не говоря уже обо всем, что Годфри показал и рассказал ему, он предположил, что на то были причины.
- Ладно, ребята, - сказал Годфри. – За дело.
Раздевшись до пояса, помощники шерифа с кирками принялись за работу, и в разные стороны полетела древесина, разлетаясь влажными кусками, прогнившими насквозь. Они продолжали махать кирками, и щепки продолжали разлетаться, и вскоре в дело вступили офицеры с ломами. Через десять минут отлетели первые доски. И вместе с ними вырвался такой запах, словно они сорвали крышку сгнившего гроба. Все, кто находился в сыром темном подвале, были знакомы с запахом смерти; фермерский дом и его поля были наполнены им. Он также пропитал их одежду и волосы. Казалось, что его вкус можно было ощутить при каждом проглатывании слюны.
Но это была... горячая и кипящая отвратительная вонь, вездесущий черный запах гниения.
- Господи Иисусе, - сказал Кенни, отворачиваясь, и его живот затрясся от тошноты.
Все попятились от колодца, жалуясь на зловоние, которое наполнило подвал, как какой-то токсичный осадок. Несколько мужчин начало тошнить. Один из них разразился сухими рвотными позывами, которые недолго были сухими. Настолько был отвратительный запах. Казалось, даже зажав нос, от него нельзя было избавиться, потому что он покрывал кожу, словно слизь.
Хайдер выглядел так, будто проглотил мертвую мышь. Он держался в стороне, и на его лице было забавное выражение, словно его тошнило, но он не мог найти ведро.
Ну вот и
