— Иди, мысль моя... становись жизнью... исполняй необходимость и предназначение... Иди... я возвращаюсь к «нему».
И в порыве тоски он бросался в объятья бесконечности, падал в таинственное, одиноко царящее молчание.
Ночь уже достигла предела, комната медленно стала наполняться серым светом, как бы пепельным мерцаньем распыленных мертвых часов тишины, из мрака лениво появлялись очертания предметов.
Сонное движение начинало пробуждаться в онемевшем доме; ежедневная жизнь входила в свою колею; после тяжелого отдыха появлялись первые несмелые звуки дня; утренний ветер пролетел по съежившимся деревьям и стряхнул холодную росу; улицы начинали глухо шуметь.
Зенон все еще спал, а Джо сидел у стены, подогнув под себя ноги, не двигаясь, широко раскрыв глаза, находясь в состоянии полной каталепсии.
Только резкий звонок у входных дверей вывел его из оцепенения. Он вскочил на ноги.
В дверях стоял малаец с озабоченным выражением лица.
— Чего тебе надо? Я ведь велел тебе ждать меня дома.
— Мисс Дэзи попросила меня сказать вам, что мистера Зенона следует разбудить и оставить одного.
— Ты встретил ее на лестнице?
Джо был удивлен этим странным приказом.
— Мисс приходила наверх, послала меня, — испуганно оправдывался тот.
— Хорошо, приготовь ванну, сейчас приду...
Он еще больше удивился, когда увидел, что Зенон сидит на кровати и сгребает пальцами рассыпанные по одеялу фиалки.
— Ты давно не спишь?
— Только что проснулся. Кто это принес их и рассыпал здесь?
— Я хотел тебя спросить о том же.
— Мне снилось, что Дэзи бросила на меня охапку цветов, потом снилось, что я проснулся и думал, что эти цветы — только сон.
— Нет, это настоящие цветы, чье-то таинственное приношение, — шепнул он, помогая Зенону собирать фиалки, которые в большом количестве лежали на кровати, свежие, ароматные, еще покрытые росой, наполняя комнаты дыханием весны.
— Как ты себя чувствуешь?
— Вполне хорошо, но что произошло со мной? Я ничего не помню.
— Ничего особенного: ты упал в обморок на улице, вот и все.
— Упал в обморок?.. Странно, ничего не могу вспомнить... Брезжат какие-то смутные воспоминания, но такие туманные, что я не могу уловить их, я чувствую только какой-то шум и беспокойство... Темно вокруг... А теперь эти фиалки...
— Она прислала.
— Была здесь, была у меня! — воскликнул Зенон в удивленье.
— Обыкновенный дар. Ей незачем было приходить сюда, чтобы бросить тебе на грудь эти цветы.
— Может быть, но я не слишком верю в эти чудесные дары.
— Чудеса происходят с тобой, чудеса вокруг тебя, а ты ничего не замечаешь, ты по-прежнему слеп и не видишь света, — говорил Джо с некоторой досадой.
— Да, со мной происходят вещи необыкновенные, необъяснимые...
В памяти его пронеслись вдруг какие-то знакомые видения.
— Ты сегодня ночью находился здесь? Я что-то припоминаю.
— Я был при тебе... был... — Вдруг он вздрогнул и отскочил назад, так как снова увидел самого себя.
— Что с тобой?
— Ничего, ничего... Скажи мне, где я нахожусь? — испуганно шептал он, следя глазами за своим двойником, также склонившимся к Зенону и шептавшим ему на ухо.
— Да вот здесь, со мной... Ничего не понимаю, — обеспокоился Зенон его волнением.
— Возьми мою руку, держи крепче, сильнее. — Он со стоном опустился на стул и долго сидел неподвижно с закрытыми глазами, почти без сознания, в величайшем страхе, что, открыв глаза, снова увидит самого себя.
— Мы одни в комнате? — спросил он едва слышно.
— Совершенно одни, ведь никто не входил.
— Осмотри квартиру, прошу тебя, — голос его дрожал от страха.
— Уверяю тебя, что здесь никого нет, кроме нас.
Джо открыл глаза и робко огляделся.
— Я чувствую страшную усталость и хочу спать, — говорил он, нервно вздрагивая и продолжая оглядываться. — Если можешь, поезжай сегодня к Бэти, она с нетерпением ждет тебя.
— Обязательно поеду, вчера я не мог приехать за тобой, было поздно и...
— Вчера? Уже прошло три дня, как я был там, вспомни, вспомни, — настойчиво повторял он, впиваясь в него стальными глазами.
— Три дня... значит, я все это время был без памяти... я тогда не мог поехать к Бэти, потому что... да... знаю... помню...
Он вскочил, ошеломленный воспоминаниями, мрак вдруг рассеялся, и он увидел все, что пережил и чему был свидетелем.
— Теперь помнишь? — тихо спрашивал Джо, желая похитить тайну.
— Все, все...
— Расскажи по порядку, не так устанешь, — ласково уговаривал Джо, не отрывая от него гипнотизирующих глаз.
— Нет, не могу, нет!
Зенон упорно сопротивлялся, так как вдруг около самого уха услышал голос: «Не бойся, молчи».
— Если это тайна, я не прошу тебя, но еще раз говорю тебе: бойся Дэзи, она будет твоим несчастьем, — зловеще прошептал Джо.
— Что будет, то будет. Пусть свершится то, что должно свершиться... Я не в силах отвергнуть предназначения, — неожиданно твердо ответил Зенон.
— Прости, но я, как друг, обязан был предупредить тебя.
— Я не сержусь, наоборот, я благодарен тебе за предостереженье.
— И не боишься? — спросил еще раз Джо.
— Не знаю, мне кажется, что во мне умерла всякая возможность бояться чего-либо.
Джо пожал ему руку и молча удалился.
— Пусть свершится то, что должно свершиться, — шептал Зенон с какой-то тихой и бесповоротной решимостью. Он уже не противился своему предназначению, он чувствовал в глубине своего существа, как бы в самой сердцевине души, что обязан повиноваться, и покорно отдался н е и з в е с т н о м у, без дрожи ожидая приговора.
Теперь он все помнил, все до мельчайших подробностей, но ничему не удивлялся, не пугался и не желал понять окружавшей его тайны.
Ему даже в голову не приходил вопрос: «Что это? Зачем?»
Он держался как человек, убитый во время сраженья, зажатый в рядах и увлекаемый течением живых, движущийся вместе с другими, глядящий, замечающий, что-то бессознательно делающий, даже о чем-то автоматически думающий, но, когда расступятся ряды, замертво падающий на землю.
Он чувствовал только необыкновенную физическую слабость и был до такой степени чувствителен, что, перечитывая письма Бэти, расплакался, тронутый ее заботливостью.
«Бедное дитя», — думал он, охваченный порывом необыкновенной жалости, сам не зная, за что, собственно, он жалеет ее.
Впрочем, это продолжалось недолго, и вскоре его охватило необъяснимое беспокойство и раздражение; он не мог ни о чем думать, не в силах был ничем заняться. Ежеминутно он срывался с места, — ему казалось, что его кто-то зовет, что ему надо куда-то бежать, что-то делать, с кем-то встретиться. Он вспоминал о разных спешных делах, но сейчас же все забывал — только этот призыв звучал в нем все сильнее. Но кто звал его и где, он не мог понять.
