Он пытался сбросить газ, свернуть, затормозить, врезаться в разделительные ограждения, в конце концов. Он пытался заставить себя проснуться. Но выпито было слишком много, и от этого сон становился еще более липким, из него было не вырваться, а любая попытка дернуться лишь помогала сну навернуть еще один виток паучьей нити вокруг барахтающейся мухи.
Все-таки, он был байкером. Когда не осталось ничего, он сжал зубы, до боли в скулах, и продолжил движение. Разум застыл, замерз, и он получил то, что было максимально близко к спокойствию, которое он искал все последнее время.
Раз нужно было доехать до конца этой дороги, он доедет. И чтобы ни встречало его в тупике, он найдет способ, чтобы с этим справиться.
Это были несколько последних минут, когда он вновь наслаждался дорогой. Пустынным шоссе без единой машины, лишь редкие деревья на обочинах, урчание двигателя и рык выхлопной трубы.
Когда он увидел место, где дорога заканчивается, вернулся уже не страх, а ужас. Сон разом снес все барьеры, что пытался выстроить его разум, и вонзил подготовленный кошмар в самую глубину его чувств. Чудовища сожрали Пустынника в одно мгновение.
Неожиданный инфаркт не позволил ему проснуться. Жена обнаружила, что муж уже мертв только утром – они некоторое время спали в разных комнатах.
И, если спросить Пустынника, он вряд ли сумел бы ответить, что это было – сны, пытающиеся предупредить его о надвигающемся конце, заставить пойти к врачам, или кошмар, вырвавшийся из ночи и проникший в реальность, ставший настолько вещественным, что сумел остановить его сердце.
Лекс
Лишь получив силу игрока, принадлежащего с совершенно другой весовой категории, Лекс осознал, насколько до этого ничтожны были его собственные возможности. И ему осталось только удивиться тому, как, имея подобные возможности, его враг все-таки проиграл. Сила решала здесь, в конце концов, далеко не все.
При последующем размышлении, Лекс предположил, что поверженный им враг даже и не осознавал, сколько возможностей не использовал. Сколько вариантов применения его мощи остались нетронутыми. Мальчик надеялся, что подобной глупости он сумеет избежать.
Вместе с полученной силой к нему пришли и новое понимание пространства вокруг. Он почувствовал «соседей». Далеко не всех, пустоты вокруг до сих пор оставалось более чем достаточно. Но все же.
Лекс словно всегда все это знал. Чувствовал. Видел. Но до этого словно не обращал внимания, и только теперь его взгляд прояснился. Он точно знал, как ему добраться до Каллиграфа. Он понимал, как попасть в мир Мусорщика, хотя путь туда оказался непрямым. Да и ничего, как раз туда он совершенно не торопился. Он определил местонахождение вокруг себя еще десятка игроков, незнакомых ему, неизвестных. Скорее всего, враждебных. Но теперь он, хотя бы, знал об их существовании.
Он рассматривал эти точки на мысленной карте, плескаясь в реке. Пытаясь смыть вонь со своего тела и своей одежды. Неподалеку, вежливо отлетев чуть ниже по течению, в воде нырял дрэйк. Похоже, запах ему нравился не больше, чем хозяину, так что ради того, чтобы от него избавиться, он смирился с водными процедурами.
Лекс находил все новых и новых игроков, но скоро понял, что не успевает удержать всех их в голове. Он завершил купание и двинулся в замок.
Там, в подземелье замка, он выбрал зал побольше, и начал оборудовать его в нечто похожее на коммуникационный центр. Поставил круглый белый стол прямо посередине. Разместил вдоль стены, тоже круглой, много-много дверей. Он не знал, куда они вели. Знал только про две – одна дверь, окованное железом дерево, вела в замок и мир долины. Вторая, шлюз с космического корабля, – выводила его прямо в мир больших планет. Туда, где на небе господствовали Хозяйка и Кирпичуха. Остальные двери пока оставались обычными серыми плитами, прислоненными к кирпичной стене. Они не вели никуда, но Лекс надеялся, что он со временем использует каждую из них.
Почему бы и нет? Если он собирался создать множество миров, то лучше было иметь одно место, переход, которое позволяло связать все эти миры в один узел.
А над столом он начал рисовать карту своих соседей. Точки, похожие на крохотные звезды, плавали прямо над поверхностью стола. Сначала Лекс запутался, стер все и начал заново. Он понимал, особенно после очередной победы, как действует многомерная система координат в этих краях. Понимал, чувствовал, ощущал. Но изобразить ее, даже в объеме, не мог. В конце концов он плюнул и остановился на трехмерной модели, использовав еще то, что модель могла двигаться, и тем самым учтя время, как четвертое измерение. Как раз оно осталось в этой вселенной прежним. Он это чувствовал. Знал, что если прыгнет к Михаилу сейчас – то это будет один прыжок, а если решит переместиться к нему же чуть позже, то искать его наставника придется немного в другом месте.
Игроки здесь перемещались, дрифтовали, ни на мгновение не застывая. Хотя, это было не самым главным.
Еще одно открытие, которое Лекс сделал, создавая свою карту, было то – что знание здесь тоже можно было приравнять к измерению. Например, Мусорщика он никогда не видел, но его упомянули при нем, и теперь Мусорщик сразу стал ближе. Мусорщик к нему – но не он к Мусорщику.
Упомянул его «бомж» – и Лекс чувствовал, что пока что, если ему вдруг захочется увидеть Мусорщика, то попасть к нему он сможет только через раскаленный мир – бывшую свалку.
Все было запутано. Но Лекс не сильно старался усложнить себе жизнь, пока что он просто накидывал прямо в пространство маленькие белые звезды, подписывая их там, где знал имена. И моргал. Карта была невидима. Ее не увидел бы никто, если бы Лекс, сам лично, не решил бы ему ее показать. Два моргания, пауза, еще раз, потом еще два раза. Карта появляется. Потом исчезает, как только Лекс отворачивается или уходит. Все просто. Его знания останутся только для него и ни для кого больше. Хотя попасть в эту комнату без приглашения и нелегко, он не хотело оставлять ни единого шанса.
Лекс оглянулся, и с сожалением посмотрел на расставленные вокруг заготовки дверей. Со значительно большим удовольствием он создал бы сейчас еще один мир. Или хотя бы заглянул в мир Хозяйки.
Но новое нападение могло произойти и через день, и прямо в следующее мгновение. Если ему сказали учиться и дали учителя, то надо было этим пользоваться. Даже не зная, чему, собственно, его собираются учить.
Он сконцентрировал взгляд на одной из звездочек, рядом с которой изобразил крошечный иероглиф «ангел» и переместился.
На этот раз он оказался значительно ближе к китайцу, чем в первый. Пятнадцать минут ходьбы, не больше.
