Потом подумал, что зимой хлюпающие под ногами лужи замерзнут, превратятся в скользкие наледи, грохнуться недолго, а самые крупные камни все равно будут торчать из-под снега. Стало совсем грустно. Понял, что для ходьбы по курумникам не бывает подходящей погоды ни в какой сезон. Лучше их нахрен вообще обходить далеко стороной.
Что такое курумник? Наверное, надо объяснить тем, кто не сталкивался.
Уральские горы очень старые по сравнению с другими горными системами. Многие миллионы лет они разрушались, рассыпались, — и сейчас продолжают разрушаться: каменюги, усеивающие склоны, трескаются от перепада ночных и дневных температур, в трещины попадает вода и, когда замерзает, окончательно раскалывает камень. Обломки получаются неровные, угловатые, с острыми сколами. Скопления таких разнокалиберных обломков (одни размером с голову и меньше, другие с чемодан, третьи вообще здоровенные, выше человека) называются курумниками.
Бегать по курумнику нельзя, закончится членовредительством, сломанной ногой или чем похуже. Даже быстро ходить не рекомендуется. Аккуратно надо идти и медленно, тщательно выбирая, куда ногу ставить, и сначала пробуя камень на устойчивость — угловатые обломки так и норовят вывернуться из-под ноги. И, разумеется, никаких ночных хождений через курумники, днем и только днем.
Илл. 33. Это еще не курумник. Так выглядят склоны Холатчахля в местах, где можно более-менее нормально ходить: камни лежат плотно, под ногой не вертятся. Такие каменистые участки чередуются с поросшими ягелем.
Есть на склонах Холатчахля места, где из-за особенностей рельефа помаленьку сползавшие с горы каменные обломки много тысячелетий (если даже не миллионов лет) задерживались, скапливались, образовав протяженные многослойные гряды, преодолеть которые не так-то просто.
Дело усугубляют родники — те, что питают притоки Лозьвы и Ауспию. Вечная мерзлота, вода не может впитаться в почву, держится на поверхности, образуя горное болото. Родниковые лужицы прикрыты сверху мхом и совершенно незаметны. Но наступаешь на тот мох — и нога уходит по щиколотку в ледяную воду.
Зимой всё обстоит еще печальнее. Родники продолжают сочиться, хоть и менее обильно. Выступившая наружу вода замерзает, образуя обширные наледи, крайне опасный гололед, который не посыпают песочком трудолюбивые дворники-таджики. А совсем рядом острые каменные обломки только и ждут, когда поскользнешься и грохнешься.
Илл. 34. А вот это уже курумник. Еще не самый большой, так сказать, «противопехотный», а не «противотанковый». Но и на нем можно очень даже пострадать, приложившись о торчащий вверх камень с острыми гранями. А совсем рядом — родник (вода на снимке не видна, она под тем мхом, что не присыпан снегом), зимой там появится и начнет расти наледь, ловушка приобретет законченный вид.
Теперь все рассуждения диванных экспертов на тему: почему же дятловцы не вернулись к палатке, что же их удерживало или отпугивало? — будут вызывать у меня лишь здоровый смех. А вы поезжайте на Холатчахль, буду отвечать я «экспертам», и походите по курумникам. Можно даже не зимой, можно осенью, но ночью и без фонарика. Кто выживет, выходит во второй тур: то же самое, но в феврале, в метель, в мороз и по гололеду. Поголовье диванных экспертов, согласись они на такой турнир, сократится значительно, дятловедческие сайты и форумы опустеют.
Дятловцы пытались вернуться. Не сумели. А то, что добрались ночью от палатки до оврага и кедра через курумники, уже сродни подвигу. И на обратном пути продвинулись удивительно далеко, учитывая все обстоятельства: усталость, травмы после первого перехода через курумники, переохлаждение, отсутствие нормальной одежды и обуви. Вероятно, могли даже добраться до палатки, если бы не предприняли свои попытки поодиночке. (Кто-нибудь верит, что Зина Колмогорова бросила бы на склоне Игоря или Рустема и пошагала бы дальше? Я не верю.) Но группа, раздираемая внутренними противоречиями, к тому времени рассыпалась на маленькие группы и даже на одиночек, руководитель похода уже ничего не решал и никем не командовал, каждый искал путь к спасению самостоятельно, в меру своего разумения.
Нам часто пытаются внушить, что дятловцы боролись за жизнь героически, самоотверженно и дружно, что коллектив остался единым до конца. Не верю. Да, боролись. Да, отчаянно. Но вразнобой. Когда Дорошенко и Кривонищенко замерзали у гаснувшего костра, ни о какой взаимовыручке речь не шла. Другие занимались в это время своими делами, считали их самыми важными и ни на что иное не отвлекались. Обвинять их в этом желания нет. Пусть обвиняет тот, кому смерть реально дышала в затылок, а он не обращал внимания и занимался тем, что спасал других. Такие люди встречаются. Вот пусть они и обвиняют.
С многочисленными внешними повреждениями дятловцев, жизни не угрожавшими, ясности и определенности нет. После знакомства с курумниками не сомневаюсь, что большинство травм получены именно там. Невозможно зимой и ночью преодолеть эту полосу препятствий, ни разу не упав, оставшись целым и невредимым. Там и осенью, светлым днем, приходилось двигаться очень медленно и осторожно.
Что не отменяет предположение о том, что меньшая часть синяков и ссадин имеет другое происхождение. Я по-прежнему считаю, что подшлемник, наполовину сгоревший в костре у кедра, — очень весомое подтверждение случившегося там инцидента, вполне возможно, что драки. Лишний головной убор был слишком ценной вещью для дятловцев в тот момент, чтобы дать ему упасть в костер и сгореть, а с головы замерзавшего Кривонищенко или Дорошенко он тоже свалиться не мог. Подшлемник не лыжная шапочка, он так устроен, что случайно не свалится. Если даже не драка, то всё-таки нечто экстраординарное у кедра точно происходило (экстраординарное даже на фоне всех остальных не самых заурядных событий, случившихся в ту ночь).
А вот смертельные травмы Тибо, Золотарева и Дубининой не получается объяснить прохождением через курумники, при всей очевидной опасности ночного прохождения. Да, Коля Тибо мог, поскользнувшись на наледи, разбить голову об острый каменный обломок. Мог даже умереть от этой травмы. Но характер повреждения был бы совсем иной. То же самое можно сказать о проломленных грудных клетках Дубининой и Золотарева.
Кстати, о Золотареве и Дубининой… В «Дороге к мертвой горе» я преднамеренно не стал ничего говорить об отсутствии глаз у них в глазницах, о куда-то подевавшемся языке Люды. Не хотел. Слишком много спекуляций, порой весьма идиотских, накручено вокруг этих повреждений. При том, что никто не доказал, что были они прижизненными. (Не надо спорить. Никто не доказал. Все «доказательства» притянуты за уши.)
Однако некоторые читатели «Дороги…» попеняли: дескать, автор упустил из виду очень важный момент, никак его не задействовал в своей версии.
Хорошо. Коротко изложу свое мнение. Мне представляется, что названные повреждения произошли после смерти. Насколько талая вода, скатывающаяся по оврагу, могла «вымыть» глаза и язык, весьма тронутые разложением, я не знаю. И комментировать эту версию не могу, она полностью лежит вне моего жизненного опыта. А искать ответ Сети резона нет — крупицы правдивой информации там погребены в завалах домыслов, высосанных из пальца.
Версию, что отсутствие глаз и языка объясняется происками мелких зверьков, мне оценить проще, в повадках животных более-менее разбираюсь.
«В разгаре была весна, снег таял, трупы омывал ручей. Проснувшиеся грызуны объели мягкие ткани лица», — пишет Сергей Согрин, и многие дятловеды с ним согласны, особенно те, кто отвергает криминальные версии случившегося. «Проснувшиеся грызуны» или «проснувшиеся весной мыши» кочуют из книги в книгу, из статьи в статью, — и выдают некомпетентность авторов.
