Линкольн Чайлд - Танец на кладбище

— Фамилия Смитбек! Где оно?

Из динамика внутренней связи раздался громкий голос:

— Говорит охрана. В здание ворвалось постороннее лицо! Гатто, вы меня слышите?

Придя в себя, Моника быстро нажала кнопку связи.

— Здесь…

Голос из динамика перебил ее:

— К вам бежит какая-то психопатка. Может представлять опасность. Не применяйте силу. Сейчас подойдет охрана.

— Да она уже здесь…

— Смитбек! — опять завопила женщина. — Журналист, которого убили!

Гатто невольно посмотрела на морг № 2, где лежал труп известного журналиста. Его убийство наделало много шума, газеты пестрели броскими заголовками, им звонил сам комиссар полиции.

Женщина бросилась к двери морга, которую ночная смена уборщиков оставила открытой. Только сейчас Гатто спохватилась, что не заперла ее.

— Подождите! Туда нельзя!

Но женщина уже исчезла внутри. Гатто в панике вскочила. В инструкции ничего не говорилось о том, как поступать в подобных случаях.

Двери лифта со звоном открылись, и в коридор вывалились двое запыхавшихся охранников.

— Эй, куда она делась?

Гатто молча указала на морг № 2.

Охранники на минуту остановились, чтобы отдышаться. Из морга донесся грохот, затем звон металла и скрежет выдвигаемого стального ящика. Потом что-то разорвали и послышался плач.

— О Господи! — простонал один из охранников.

Они кинулись к открытой двери морга. Гатто осторожно последовала за ними. Ее разбирало любопытство.

Перед ней предстала сцена, помнить которую она будет до конца жизни. В центре помещения стояла женщина, похожая на ведьму. Глаза ее сверкали, рот кривился в нечеловеческом оскале, спутанные волосы падали на лицо. За ней виднелся выдвинутый металлический ящик. В одной руке женщина держала пустой окровавленный мешок, другая сжимала что-то похожее на пучок перьев.

— Где тело? — кричала она. — Где тело моего мужа? И кто оставил здесь это?

Припарковав полицейский автомобиль у дома № 891 на Риверсайд-драйв, д’Агоста вышел и постучал в тяжелую деревянную дверь. Через полминуты ее открыл Проктор. Взглянув на лейтенанта, он молча отступил в сторону, пропуская того внутрь.

— Вы найдете его в библиотеке, — тихо сказал он. Д’Агоста пошел через длинную трапезную и холл, прижимая носовой платок к ране на голове. Пендергаста он застал в компании старого чудаковатого архивариуса по имени Рен. Они сидели в кожаных креслах у горящего камина рядом со столиком, на котором стояла бутылка портвейна и высилась куча бумаг.

— Винсент! — воскликнул Пендергаст, вскакивая с кресла. — Что случилось? Проктор, усадите его в кресло.

— Я и сам могу сесть, — буркнул лейтенант. Опустившись в кресло, он осторожно погладил голову.

Кровь больше не шла.

— Небольшое происшествие в Вилле, — глухо произнес он.

Он не мог сказать, что его бесило больше — мысль о зарезанных животных или то, что он позволил какому-то алкашу стукнуть его по голове. Во всяком случае, он надеялся что это дело рук алкаша. К другому повороту событий лейтенант еще не был готов.

Пендергаст наклонился, чтобы рассмотреть рану, но д’Агоста отмахнулся.

— Так, царапина. Голова всегда кровит, как недорезанная свинья.

— Может быть, выпьете? Налить вам портвейна?

— Лучше пива. «Бадлайт», если у вас есть.

Проктор исчез за дверью.

Рен не проявил к д’Агосте никакого интереса. Сидя в кресле, он крошечным перочинным ножиком затачивал карандаш. Потом внимательно осмотрел грифель, подул на него и, поджав губы, возобновил свое занятие.

Проктор принес серебряный поднос, на котором стояли запотевшая металлическая банка и охлажденный стакан. Проигнорировав стакан, д’Агоста схватил банку и стал жадно пить.

— Классно. Сразу полегчало, — произнес он, покончив с пивом.

Пендергаст вернулся в свое кресло.

— Мой дорогой Винсент, мы все внимание.

Д’Агоста рассказал о встрече со старой дамой на Индиан-роуд и событиях, которые затем последовали. О том, что он в одиночку хотел заявиться в Вилль, лейтенант предпочел умолчать, тем более что после нападения планы его резко изменились. Пендергаст слушал с напряженным вниманием. Винсент также решил не упоминать, что оставил на поле битвы сотовый и пейджер. Когда он закончил говорить, в библиотеке повисла тишина. Только огонь потрескивал в камине.

Наконец Пендергаст пошевелился.

— А это… этот человек. Вы сказали, что он двигался неуверенно?

— Да.

— И был весь в крови и грязи?

— Во всяком случае, так это выглядело при лунном свете.

Пендергаст помолчал.

— А он похож на человека, которого зафиксировала камера в доме у Смитбека?

— Да, похож.

Последовала еще более долгая пауза.

— Это был Колин Феринг?

— Нет. Да. — Д’Агоста покачал головой. — Не знаю. Я не рассмотрел лица.

Пендергаст надолго замолчал. Его гладкий лоб прорезали морщины.

— А когда именно это произошло?

— Тридцать минут назад. Я довольно быстро очнулся и сразу же поехал сюда.

— Любопытно.

Но на лице Пендергаста было написано отнюдь не любопытство. Оно выглядело обеспокоенным. Спецагент посмотрел на сухонького старичка.

— Рен как раз собирался поделиться плодами своих трудов по изучению того места, где на вас напали. Рен, вы не продолжите?

— С удовольствием.

Покопавшись венозными руками в куче бумаг на столе, Рен ловко выхватил оттуда коричневую папку.

— Почитать вам статьи, которые я нашел?

— Только краткое содержание, если можно.

— Да, конечно.

Рен откашлялся и стал перебирать лежащие на коленях листки.

— Хм. Сейчас посмотрим…

Потом последовали шорох сортируемых бумаг, разнообразные движения бровей, бормотание и постукивание пальцами по столу.

— «Вечером одиннадцатого июня одна тысяча девятьсот первого года…»

— Не забывайте, что главное — это краткость, — очень вежливо напомнил Пендергаст.

— Да, да! Очень коротко.

Рен еще раз прочистил горло.

— Надо сказать, что Вилль всегда был сомнительным местом. Я подобрал серию статей из «Нью-Йорк сан», напечатанных в начале двадцатого века, где говорится о жалобах соседей, очень напоминающих те, которые мы имеем сейчас. Странные звуки и запахи, обезглавленные трупы животных, найденные в лесу, подозрительная возня. Имеется множество неподтвержденных сообщений о «блуждающих призраках» в Инвудском парке.

Рука в печеночных пятнах извлекла пожелтевшую вырезку с такой почтительной осторожностью, словно это был лист из украшенного миниатюрами манускрипта.

Рен начал читать:

— «Как утверждают опрошенные нами источники, эта тварь, описываемая свидетелями как невменяемое существо с тяжелой шаркающей походкой, устроила настоящую охоту на жителей Готама, которые имели несчастье или неосторожность появиться в Инвудском парке после наступления темноты. Его нападения часто заканчивались смертью жертв. Найденные трупы были искалечены самым чудовищным образом. Другие просто бесследно исчезли».

— А как именно они были искалечены? — поинтересовался д’Агоста.

— Выпотрошены, пальцы отрезаны — чаще всего средние пальцы рук и пальцы ног. Во всяком случае, так утверждает «Сан». Правда, эта газета никогда не отличалась объективностью. Именно ей мы обязаны понятием «желтая пресса». Она печаталась на желтоватой бумаге, самой дешевой в те времена. Отбеливание и шлихтование увеличивало стоимость газеты процентов на двадцать…

— Очень интересно, — осторожно перебил его Пендергаст. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Рен.

Последовала новая серия перетасовок.

— Если верить этим историям, то получается, что это так называемое невменяемое существо убило четверых человек.

— Четверых? Это и вся охота на жителей Готама?

— Как я уже говорил, лейтенант, «Сан» — газета, охочая до сенсаций. Поэтому преувеличения были для нее самым обычным делом. Репортажи должны были бить наповал.

— Кто были эти убитые?

— Первого опознать не удалось — он был обезглавлен. Второй был ландшафтным архитектором по имени Фиппс Гормли. Третий — член комиссии по городским паркам. Некто Корнелиус Спраге. Весьма уважаемый житель города, который, вероятно, вышел на вечернюю прогулку. Убийство двух известных граждан наделало много шума. Четвертым был убит садовник поместья Штраусов на Инвудском холме. Это произошло почти сразу же после двух предыдущих случаев. Самое странное в этом убийстве было то, что садовник исчез за несколько месяцев до того, как его тело было найдено, однако труп был совсем свежим.

Д’Агоста поерзал на кресле.

— Выпотрошены, вы говорите? И пальцы отрезаны?

— У всех других так и было. Но садовник не был изуродован. Он был найден с ножом в груди, весь залитый кровью. Как утверждали газеты, это было похоже на самоубийство.