Линкольн Чайлд - Танец на кладбище

Если только это тело не покинуло его самостоятельно…

Что за дурацкие мысли, черт побери. В голове у лейтенанта прокручивался десяток разных вариантов. Он был уверен, что без Вилля здесь не обошлось. Но нельзя сбрасывать со счетов и программиста Клайна, который открыто угрожал Смитбеку. Музейщики уже определили, что некоторые из его африканских фигур являются вудуистскими артефактами весьма мрачного предназначения. Но тогда возникает вопрос, зачем Клайну убивать Кейтлин Кидд? Неужели она и о нем успела написать? Или чем-то напомнила ему журналиста, который когда-то погубил его репортерскую карьеру? Стоит поподробнее в этом разобраться.

Есть еще одна версия, которой, судя по всему, придерживается Пендергаст; Смитбек, как и Феринг, был воскрешен из мертвых.

— Сукин сын, — пробормотал д’Агоста, выходя из зала.

Полицейский, дежуривший у входной двери, сделал отметку в журнале, и д’Агоста окунулся в прохладу раннего октябрьского утра.

Он посмотрел на часы. Без пятнадцати семь. В девять они встречаются с Пендергастом. Оставив машину на Пятой авеню, он направился по Пятьдесят третьей улице в сторону Мэдисон-сквер. По дороге ему попалась маленькая кофейня. Войдя туда, он тяжело опустился на стул.

Когда появилась официантка, лейтенант уже крепко спал.

Прождав Пендергаста в вестибюле городского совета больше десяти минут, д’Агоста пошел разыскивать нужный офис самостоятельно, что заняло у него еще столько же времени. Наконец он остановился перед закрытой дверью, на которой висела пластмассовая табличка с надписью:

Марти Вартек

Исполняющий обязанности заместителя директора

Управление жилищного строительства Нью-Йорка

Район Манхэттена

Д’Агоста осторожно постучал.

— Войдите, — откликнулся жиденький мужской голос.

Войдя, лейтенант увидел неожиданно просторный и комфортабельный кабинет с диваном и двумя мягкими креслами, напротив которых располагался письменный стол. В нише сидела секретарша из категории так называемых старых кошелок. Единственное окно выходило на лес небоскребов Уолл-стрит.

— Лейтенант д’Агоста? — осведомился обитатель кабинета, поднимаясь из-за стола и указывая на кресло.

Но д’Агоста сел на диван — он выглядел более располагающе.

Мужчина обошел стол и опустился в кресло. Д’Агоста незаметно оглядел его: маленький тщедушный человечек в плохо сшитом коричневом костюме, лысая голова с редкими клочками волос, лицо с порезами от бритвы, хитрые бегающие глазки, трясущиеся ручки, плотно сжатые губы и весьма самодовольный вид.

Д’Агоста вынул жетон, но Вартек отрицательно покачал головой:

— Не надо. И так видно, что вы детектив.

— Неужели?

Лейтенант был несколько задет. Именно такого приема он и ожидал. «Винни, голубчик, держи себя в руках».

Последовало молчание.

— Может быть, кофе?

— Одинарный, если можно.

— Сьюзи, два одинарных кофе, пожалуйста.

Д’Агоста попытался собраться с мыслями. В голове у него был полный сумбур.

— Мистер Вартек…

— Зовите меня просто Марти.

«Парень старается держаться по-дружески. Не стоит лезть на рожон».

— Марти, я пришел, чтобы поговорить о Вилле, который находится в Инвуде. Вы о нем знаете?

Марти осторожно кивнул:

— Я читал о нем в газетах.

— Мне бы хотелось знать, как так получилось, что эти люди безнаказанно оккупировали городскую территорию и закрыли туда доступ.

Прозвучало несколько резковато, но д’Агоста был слишком измучен, чтобы миндальничать.

— Видите ли, лейтенант, существует такое юридическое понятие, как «предиальный сервитут», или «владение, основанное на утверждении правового титула вопреки притязаниям другого лица», — начал Вартек, расставляя кавычки нервными подергиваниями пальцев. — Оно подразумевает, что если земельный участок был занят и открыто использовался без разрешения владельца в течение определенного периода времени, то пользователь получает определенные законные права собственности. В Нью-Йорке этот период составляет двадцать лет.

Д’Агоста недоуменно посмотрел на Вартека. Все сказанное было для него китайской грамотой.

— Извините, я вас не совсем понял.

Чиновник вздохнул.

— Жители Вилля заняли этот участок еще во времена Гражданской войны. Там стояла заброшенная церковь с множеством пристроек, и они, насколько я понимаю, просто поселились в ней. В те времена в Нью-Йорке многие самовольно селились на свободной земле. В Центральном парке было полно таких поселенцев — там строили маленькие фермы, свинарники, лачуги и все такое прочее.

— Но сейчас их там нет.

— Да, вы правы. Когда там решили устроить парк, всех поселенцев выгнали. Но северная оконечность Манхэттена всегда была ничейной землей. Там каменистая почва, совершенно непригодная для культивации или строительства. Инвудский парк появился только в тридцатые годы. К этому времени жители Вилля уже приобрели право на владение землей.

Бесстрастный лекторский тон Вартека привел д’Агосту в раздражение.

— Послушайте, я вообще-то не юрист. Но мне известно, что они не являются собственниками этой земли и не имеют права закрывать туда доступ. И я до сих пор не получил объяснений, как такое стало возможным.

Сложив на груди руки, д’Агоста откинулся на спинку кресла.

— Лейтенант, я пытаюсь вам объяснить. Они живут там уже сто пятьдесят лет. И они приобрели права на эту землю.

— И право перегораживать городскую улицу?

— Вероятно.

— Значит, я могу возвести баррикаду на Пятой авеню? Получается, что я имею на это право?

— Нет, вас арестуют. Городские власти этого не допустят. Земельный сервитут на такие случаи не распространяется.

— Хорошо, а если я в ваше отсутствие взломаю вашу квартиру и буду жить там двадцать лет, не платя ни копейки, то потом она перейдет ко мне?

Секретарша принесла чуть теплый кофе, густо забеленный молоком. Д’Агоста залпом выпил половину чашки. Вартек только слегка пригубил.

— Да, она перейдет к вам, если вы открыто будете занимать ее без моего разрешения. В конце концов, вы приобретете право на владение вопреки притязаниям другого лица, потому что…

— Какого черта, у нас тут что, коммунистическое общество?

— Лейтенант, не я писал этот закон, но, должен сказать, что он вполне разумен. Если вы при строительстве, ну, скажем, септика, залезли на участок соседа, а он в течение двадцати лет не возражал или просто не замечал этого, то по закону вы приобретаете право оставить ваш септик там, где он есть, даже если сосед в конце концов спохватится.

— Поселок на Манхэттене — это не септик.

Вартек стал заметно нервничать: голос его сорвался в фальцет, шея покрылась красными пятнами.

— Но принцип здесь один, будь то септик или целый поселок! Если владелец не возражает или не замечает, что вы открыто пользуетесь его собственностью, то со временем вы получаете на нее определенные права. Это сродни морскому закону об имуществе, спасенном при кораблекрушении.

— Вы хотите сказать, что городские власти никогда не возражали против существования Вилля?

— Мне об этом ничего не известно.

— Так, значит, такая вероятность не исключается? Возможно, в архивах сохранились какие-то письма и обращения граждан? Держу пари…

В комнату скользящей походкой вошел человек в черном.

— Кто вы? — испуганно спросил Вартек.

Действительно, внешность Пендергаста с непривычки могла поразить любого — черно-белая экипировка, бледная, как у мертвеца, кожа и прозрачно-серые глаза, похожие на новенькие серебряные монетки.

— Спецагент Пендергаст, Федеральное бюро расследований. К вашим услугам, сэр.

Слегка поклонившись, Пендергаст вынул бумажную папку и, раскрыв, положил ее на стол. Внутри оказались копии старых писем на бланках города Нью-Йорка.

— Что это? — спросил Вартек.

— Письма. — Пендергаст повернулся к д’Агосте. — Винсент, извините меня за задержку.

— Письма? — переспросил Вартек, сдвинув брови.

— Письма с протестами против присутствия в Вилле поселенцев. Начиная с тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года.

— А где вы их взяли?

— У меня есть знакомый архивист. Специалист своего дела. Весьма рекомендую.

— Вот видите, возражения все-таки были, — вступил в разговор д’Агоста. — Так что никакого права собственности или, как там вы это назвали, у них и в помине нет.

Пятна на шее Вартека проступили еще ярче.

— Лейтенант, мы не собираемся выселять этих людей только потому, что этого хочется вам или вот этому агенту ФБР. Я подозреваю, что ваш крестовый поход как-то связан с определенным религиозным культом, который вызывает у вас осуждение. Но ведь у нас существует свобода совести и религиозных отправлений.