— Хотелось бы поскорее их увидеть…
Лед в наших отношениях растаял. Мое недавнее раздражение исчезло само собой. Я смотрел на Татьяну и не мог ею налюбоваться. Разве можно таить обиду на столь хрупкое, нежное создание?..
Мне вдруг захотелось прижаться к ней, обнять, вдохнуть аромат чудных золотистых волос…
В моем желании не было ничего пошлого, похотливого. Я смотрел на нее даже не как на женщину. Она казалась мне богиней, и я готов был ей поклоняться.
Нахлынувшее чувство было сродни наваждению. В одно мгновение Татьяна превратилась в бестелесный образ, некий недостижимый идеал, излучающий из себя нечто приятное, волнующее. Я физически ощущал эти волны. Каждая из них наполняла меня новой порцией любви и нежности к девушке. И их, порций, уже скопилось столько, что, казалось, еще немного, и я разорвусь на части, словно воздушный шарик…
А с Татьяной, между тем, происходило нечто невообразимое.
Внезапно ее облик словно бы растворился, в мгновение ока, превратившись во множество крошечных светящихся точек. Сначала они в полном беспорядке метались из стороны в сторону, то поднимались вверх, то падали вниз, затем, словно повинуясь чьей-то воле, хаотический блестящий рой начал проявлять признаки организованности. Движение каждой золотой пылинки приобретало осмысленность и целенаправленность. Каждая из них, сначала очень медленно, а потом все быстрее начала описывать правильные круговые движения вокруг невидимой мне оси.
Очень скоро передо мной неистово вращалась блестящая воронка. Ее широкая часть находилась в нескольких метрах от меня, а узкая убегала в неизведанную даль и заканчивалась крохотной, идеально черной, точкой.
В какой-то миг мое сознание словно разорвалось. Я осознал, что воронка содержит в себе всю нашу Вселенную, и что я больше не смею сопротивляться ее воле. Я, маленькая ее частичка, должен безропотно подчиниться и покорно следовать настойчивому зову…
Впрочем, сопротивляться не было ни сил, ни желания. Я перестал быть собой, я больше не ощущал себя мыслящим индивидуумом, способным управлять собственным телом и собственными эмоциями.
Да и самого тела я больше не чувствовал. Оно пропало, исчезло…
Осталась лишь пыль, легкое облачко, которое неумолимо засасывалось бездонной воронкой, несущей то, что еще недавно было мною, в Вечность и ни во что одновременно…
И все же, какие-то из пылинок, ничтожные атомы моего разорванного сознания, продолжали агонизировать. Некоторые из разрозненных частиц моего мозга функционировали и, словно сигнал "SOS", посылали единственную мысль, которая ничего не объясняла и в то же время объясняла абсолютно все.
"Это — полное сумасшествие!" — перекликались между собой мелкие частицы меня, несясь навстречу неизведанной пустоте.
Их полету, казалось, не было конца.
И какая-то из частиц вдруг осознала, что еще чуть-чуть, и меня вообще не будет, так само, как не будет и ее, этой частицы, ибо она неспособна существовать одна, оторванная от себе подобных.
Ее ужас передался другим частицам, которые сразу почувствовали то же.
То ли панический страх, то ли узкое отверстие воронки вынудили частицы плотней прижаться одна к другой. На какое-то мгновение их поля соприкоснулись, и в тот же миг я вновь ощутил себя единым целым, а тревога каждой из частиц слилась воедино, умножив ее в несчетное количество раз.
Теперь уже весь я, возможно, принявший несколько иную форму, неистово кричал "Караул!"
Мне не хотелось исчезать в черной дыре!
Я хотел жить. Мне нравилось быть таким, каким я был еще несколько минут назад. И я сопротивлялся, как мог.
Не в состоянии управлять телом, его у меня просто не было, противился мыслью, сознанием, ужасаясь, что еще совсем немного и оно снова рассыплется на атомы, и тогда уже ничего сделать будет невозможно…
Спираль воронки уже не казалась далекой. Она была прямо передо мной и, наверное, вокруг меня. Теперь я видел, что она вовсе не яркая и не блестящая. Мелкие пылинки рассыпались, разлетелись на неимоверно далекое расстояние и превратились в крупные холодные звезды, которые окутывала мертвая, бездыханная темнота.
Я увидел, точнее — осознал, Вселенную с множеством неведомых галактик, как-бы изнутри. И эта чуждая Вселенная безжалостно меня пожирала. Каждая из звезд притягивала к себе частицу моего сознания, распыляя его и уничтожая меня, как единое целое.
Сил на сопротивление не осталось вовсе.
Последняя мысль "Все кончено!"" завибрировала миллиардами частиц, унося меня в разные стороны, разные миры, разные созвездия…
Когда уже совсем все исчезло, когда в последний миг я успел ощутить вселенскую пустоту и вечную тьму, поглощающую мой разум и меня самого, когда все, абсолютно все, было кончено, внезапно вновь появилась крохотная светящаяся точечка, затем еще одна, еще и еще…
С разных сторон, с неизведанных далей, с неимоверной скоростью они неслись навстречу одна другой. Их было много. И, когда они приблизились настолько, что стали похожими на блестящее пыльное облачко, вдруг возродившееся из ниоткуда сознание дало понять: это я несусь навстречу самому себе.
А затем все повторилось с точностью до наоборот.
Вселенная снова превратилась в блестящую спираль, воронка расплылась в бесформенное облачко, я снова ощутил тело и способность двигаться.
Передо мной сидела Татьяна — прелестное, милое создание. Я смотрел в ее глаза и видел в них потухающие огоньки далеких холодных звезд.
— Андрей, что с тобой? — в голосе девушки слышалась тревога.
— Ничего… — я, наконец, смог оторваться от ее глаз и заметил тлеющую в руке сигарету.
На красноватом угольке едва успел образоваться тоненький слой пепла. Значит, умопомрачение, длилось мгновение, не больше…
— Тебе плохо?
— Наверное, просто устал…
Я поднялся с камня, выбросил окурок.
В душе поселились пустота и тревога. От недавней эйфории не осталось и следа. Мысли были поглощены одной неразрешимой загадкой: что же со мной произошло на самом деле?
Является ли случившееся признаком мистических свойств Монастырища или закономерным следствием выпитого накануне?
И мне было проще склониться ко второму, потому что первое объяснить невозможно…
Экскурсию я провел по полной программе. Показал Татьяне все, что мог, рассказал все, что знал. Однако, сам при этом был настолько рассеян, и мысли мои витали так далеко, что я почти не воспринимал увиденного и слабо осознавал, о чем говорю. Тем не менее, Татьяна слушала внимательно, иногда переспрашивала, уточняла, я же что-то ей отвечал, объяснял в меру своих знаний и сообразительности.
