— О чем ты?
— Спрашиваю, потому что ты матрос.
Крайчек пожал плечами.
— Думаю, шансы неплохие, если кто-то поймает наш сигнал бедствия. Если это так, найдут нас скоро. Должны уже найти. Всегда есть радиомаяки. Все плоты и шлюпки оснащены ими. Они начинают посылать сигналы, как только попадают в воду.
Но Крайчек уже объяснял ему это ранее. Они назывались ЕПИРБ, аварийные радиомаяки, указывающие местонахождение. Они посылают сигналы на морских и авиационных частотах бедствия. ЕПИРБ класса А также передают сигнал, который может приниматься спутниковой поисково-спасательной системой. Спасательная шлюпка была оснащена радиомаяком, который начинал работать при попадании в воду. Кук сам запустил ручное устройство, которое нашел среди аварийно-спасательного оборудования, следуя инструкции на контейнере.
— Ну и конечно, радио, — почти шепотом сказал Крайчек. — Все наши сигналы бедствия… услышат, если там есть кто-нибудь.
Крайчек сказал именно так, слово в слово, но для Кука это прозвучало так: «Если там есть кто-нибудь, мы только что пригласили их, верно?»
Нет, Куку это очень не нравилось. Не нравилось думать, что их слушают, контролируют, что их могут найти, просто отследив сигнал. Эта мысль заполнила его разум бесформенной, свистящей чернотой, пронизавшей все его тело ужасом.
Но разве не этого ты хотел, — подумал он. Чтобы кто-то тебя услышал? И нашел?
Только он не был уже в этом уверен. Не был уверен во многом. Он лишь следовал инстинкту, возможно, окрашенному воображением, но он подсказывал ему, что здесь лучше не высовываться. Он не знал, чего ждать, но предчувствия были нехорошие. И час за часом они усиливались. Как будто шестое чувство пыталось предупредить его о надвигающейся опасности.
А сводилось все к тому, в чем Кук не мог заставить себя признаться — что он не знает, где они находятся. Но у него было нехорошее чувство, что их нынешнее местонахождение нельзя было отыскать на карте… по крайней мере, нарисованной в здравом уме. Здесь все было неправильно. Согласно его внутренним часам солнце должно было давно уже встать… но не было даже намеков на него. Ни малейшего лучика. Было не совсем темно, но и не светло. Словно они застряли в каких-то затяжных летних сумерках. Это было неправильно. Тот гнетущий, удушающий туман тоже был неправильным. Густое студенистое море было неправильным. И тот вездесущий газообразный смрад… нет, он уж точно был неправильным. Учитывая все это, Кук отлично понимал, что если здесь и был разум, способный принимать радиосигналы, то он не мог принадлежать человеку.
И это, вне всякого сомнения, пугало его больше всего.
Вздыхая, он задумчиво смотрел на неподвижное море и чувствовал, что постепенно сходит с ума. Время от времени он видел обломки — обугленные куски дерева, расколотые балки, пару ящиков. И больше ничего. Если не учитывать скопления плавающих водорослей, дымящихся, словно их только что вытащили из кипящей кастрюли.
— Похоже, мы просто дрейфуем, — сказал Крайчек. Его голос был еле слышным, словно воздух из проколотой шины. — Просто дрейфуем и ждем.
Но надежды Куку эти слова не прибавили. Он не был оптимистом по своей природе, но и пессимистом не был. Придерживался золотой середины. Мать называла его реалистом. Они с Крайчеком сумели бы продержаться в этой хорошо оснащенной лодке несколько недель, но Хапп без своевременной помощи мог погибнуть. Возможно, уже было слишком поздно.
Слишком поздно для них всех.
Никогда в жизни Кук не чувствовал себя таким одиноким.
Он всегда был отшельником. Это был его образ жизни. Он не доверял людям. Он давно уже решил, что люди по своей сути являются злыми существами, прячущиеся под личиной цивилизации… если они вообще брали на себя труд прятаться. Многие даже не пытались. И он не был уверен, нравится ли это ему сильнее, чем другим, или нет.
Может, это сейчас звучало безумно, но он по-прежнему мечтал оказаться где-нибудь на необитаемом тропическом острове. В полном одиночестве. Чтобы никто не беспокоил его, не доставлял неприятности и страдания. Только он и природа. Он мог бы добывать еду в море, собирать съедобные ягоды и растения. Это была бы простая жизнь. К которой он подходил психологически.
Вдруг Хапп застонал и беспокойно заметался.
— Тихо, тихо, — сказал ему Крайчек. — Я рядом. Все в порядке.
При звуке его голоса Хапп успокоился.
А Крайчек хорошо с ним справляется, — подумал Кук. Прирожденный «нянька». Нужно было иметь особые качества, чтобы так заботиться о других. Кроме того, Крайчеку это было необходимо. Что-то назревало у него внутри, горячее и едкое, готовое прорваться наружу. Забота о товарище послужила для него якорем, закрепила его.
А без нее? Кук даже не хотел об этом думать.
— Может, попробовать еще раз радио? Как думаешь? — предложил Крайчек. Кук был уверен, что за его словами что-то скрывалось. Что-то вроде сарказма.
— Думаю, можно.
Но он не хотел этого делать. Это было последнее, что он хотел. И тогда он понял, что между ними двумя началась больная, извращенная игра. Оба знали, что это бесполезно — береговая охрана не пошлет спасательную миссию, даже если захочет. Но они не собирались признавать это открыто. Что-то останавливало их. Возможно, однажды эти слова уже прозвучали — пути назад нет. Это было все равно, что вызвать демона из черных, бесформенных недр вселенной — раз ты произнес его имя вслух, значит, признал его существование.
Поэтому Кук снова стал передавать сигнал бедствия, только голос его стал каким-то странным. Если раньше он говорил громко, отчетливо и настойчиво, то теперь практически бубнил в микрофон, словно не хотел, чтобы кто-то его услышал.
— Ты слышишь… там что-нибудь? — спросил Крайчек.
Но Кук лишь покачал головой. Только мертвый эфир и белый шум. Бушующая буря статического шума, которую он представлял себе в виде белой электрической вьюги. Оглушающий звук, в котором смешались жужжание, скрип и пустота. Человеческий разум не мог его воспринимать. Он хватался за него, пытаясь отфильтровать хоть что-то, что он мог бы идентифицировать. И спустя какое-то время, не добившись ничего, чтобы не погрязнуть в безумии, создавал что-то сам.
Кук продолжал слушать, зная, что так надо.
Он начал различать в статическом шуме странный ритм. Какие-то легкие колебания, очень напоминающие дыхание. Словно кто-то втягивал в свои легкие воздух и выпускал. Только не воздух… а статический шум. Вдох-выдох, вдох-выдох. Он слушал, зная, что это всего лишь игра его воображения, но не мог остановиться. Было в этом что-то дурманящее, гипнотизирующее, от чего ты не мог оторваться. Ты лишь мог слушать это трескучее дыхание, заполняющее легкие жужжащим белым шумом, и чувствовать, как отрываешься от места и паришь.
