Итак, душу Эвальда озаряло не святое пламя науки, но страстное желание использовать эту самую науку как трамплин к полугодовой развеселой жизни. Он занимался с репетитором и поглощал необходимые материалы с кожей и костями, словно змея кролика. Диссертация Штраубинга нагоняла тоску, хотя он тотчас сообразил: ее композицию и стиль профессор сочтет образцовыми. Чем дальше штудировал он сию работу, тем большее отвращение она вызывала. Тем не менее, Эвальд тщательно все перепечатал и понес на одобрение профессору. От него, Реке, не было добавлено ни единого слова. Профессор в свое время видел работу, готовую только на треть: теперь он внимательно ее прочитал и похвалил чрезвычайное умение Реке столь самоотверженно отдаваться течению подлинно филологической мысли Штраубинга и столь вдохновенно вживаться в научную конструкцию предложений. Данная работа, сказал он, очень, очень хороша; необходимо лишь окончательная редактура.
Эвальд Реке пошел домой с твердым решением немедленно предпринять сию редактуру. Однако доработка, которую профессор назвал наслаждением, совершенно возмутила его легкомысленный дух. Он задумал было все дело подбросить репетитору, как вдруг почтальон еще раз доставил пакет из Англии. Пакет очень быстро вернулся с пометкой «Адресат умер». Эвальд Реке уже чувствовал себя законным наследником, а потому, не колеблясь, принялся открывать посылку. И тут он испытал странное ощущение, будто посылка враз избавит его от всяких забот, — ощущение такое резкое, что пальцы задрожали. Разрезал бечевку, вытащил бумаги, уставился на них, потом позвонил квартирной хозяйке, попросил принести бутылку красного вина и подошел к окну. Он видел, как добрая женщина торопится через улицу, возвращается, слышал, как открывается дверь, раскупоривается бутылка, и вино льется в стакан. Только тогда он повернулся, подошел к столу и залпом выпил.
Эта особенная нервозность показалась ему, однако, вполне естественной. Он попросил фрау Катрайнер уйти и выпил еще стакан. Наконец взялся за бумаги.
Сначала попалось письмо покойного мистера Генри Йетса Томпсона не менее покойному Вильгельму Штраубингу. Мистер Томпсон писал, что манускрипт не имеет особой коллекционной ценности, предлагал его в подарок и надеялся, что манускрипт принесет господину Штраубингу известную пользу. Прилагались разные аттестаты и свидетельства Штраубинга — Эвальд, не глядя, отложил их в сторону. Далее он нашел письмо, одно единственное и очень короткое, графу Карлу Фридриху фон Остен-Закену от барона Франца фон Фрайхарта. На полях было несколько примечаний, внизу заключение, написанное, очевидно, рукой графа Остена.
Основное содержимое пакета составлял довольно объемистый, пожелтевший французский манускрипт. Заглавие, начертанное красными чернилами, гласило:
Faits et opinions du prince Alexandre (d'après les papiers, la correspondance et les documents du comte von Osten) assemblés, publies et commentés par le docteur Jean-Baptiste Kuhblum de Bâle, médecin aide-major au 18me Voltigeurs, armée de Macdonald, à Venise[5].
Доктор Жан-Батист Кублюм весьма обстоятельно повествовал о собственной жизни и особенно о своих походах. С генералом Макдональдом он прибыл в Венецию, подхватил лихорадку, но, к счастью, выздоровел. Однако слабость не позволяла ему покинуть палаццо Манфрин на Канареджио. Он жил в библиотеке и проводил время за чтением. Ему случайно попались письма и дневники графа Остена — он заинтересовался. От старой маркизы Манфрин удалось узнать следующее: граф Остен познакомился и подружился с ее покойным мужем во время своего второго пребывания в Венеции: при отъезде в Германию он передал на хранение кожаную папку. Спустя три года граф снова появился в Венеции, на сей раз маркиз пригласил его пожить в своем дворце. Оставался около трех месяцев и подолгу работал в библиотеке. Уехал внезапно — его вызвали в Санкт-Петербург, где он поступил на русскую военную службу. Обещал вернуться в ближайший год, но, увы, — погиб в Польше. По сведениям маркизы, увез с собой готовую часть манускрипта, чтобы показать нескольким близким друзьям, а кожаную папку с письмами и разными заметками вновь оставил, намереваясь позднее все привести в порядок.
Этим и занялся доктор Кублюм в период выздоравливания. Ему удалось, так он сообщал, по письмам и наброскам отчасти восстановить содержание увезенных графом материалов.
* * *
Эвальд Реке был мало искушен в чтении рукописей. И все же его не покидало странное беспокойство. Он ерзал на стуле, вскакивал, бегал по комнате, пил один стакан вина за другим, беспрестанно курил сигареты. Время от времени перечитывал страницы, возвращаясь обратно, терял логику повествования. Вскоре сообразил: историю рассказывал не столько граф Остен, сколько доктор Кублюм. Эвальд, разумеется, знал начало — настолько-то он воспарил, дабы прочесть «Фрагменты немецких классиков» и особенно Шиллера. Рассказ доктора был куда короче, нежели графа Остена: Кублюм, к примеру, вообще не упоминал о вставной новелле сицилианца, то бишь графа Калиостро. Реке понравилось, что французский текст полностью освобожден от сентиментальных философад, коими граф Остен столь часто прерывал бег повествования, однако к своему ужасу он заметил: базельский доктор норовил при всяком удобном случае сдобрить свой рассказ не менее пресным соусом из Руссо.
Разочарованный Эвальд отложил манускрипт. И все-таки его подзуживало: в этих листах определенно что-то есть, какой-то для него интерес, возможно, польза, в этих листах скрыто нечто… обещающее. Что именно, он не знал. В любом случае, надлежит обработать манускрипт.
На том и порешил Эвальд Реке. В ближайшие недели он прочел и перевел рукопись доктора Кублюма. Удовлетворенно и старательно вычеркнул кублюмовские наблюдения и рассуждения и собрал на отдельных листах все, что, по его мнению, принадлежало графу Остену, — в основном чисто фактическое. Наконец, переписал, в меру своих способностей, всю историю заново.
* * *
Изложение Эвальда Реке начинается с письма барона фон Фрайхарта графу фон Остен-Закену.
28 февраля 1781
«Я разговаривал с принцем. Он сердечно благодарит вас за неизменную любовь и преданность и принимает ваше дружеское предложение отправиться в Германию вместе с нами. В связи с этим он просит вас, любезный Остен, выехать пораньше, лично передать прилагаемые письма и сообщить о нашем прибытии в резиденцию недели через две. Настроение нашего принца не изменилось. Он опять весьма немногословен: кажется, все его существо полно одним единственным замыслом, от исполнения коего зависит ценность его жизни. Надеюсь увидеть вас сегодня вечером у маркиза Чивителлы — там я сообщу вам подробности разговора с принцем. Надеюсь, Ваше путешествие пройдет благополучно».
