Кто это бежит там внизу? Мы видим одно и тоже, но с разных сторон.
Он видит девушку, бесстрашно бегущую навстречу смерти. Видит улыбку, огненные локоны, развивающиеся по ветру, рубище на обнаженном теле. Он злится. И в Нем колотится страх. Не за себя.
Я вижу Ее. Мою Сестру, Мою Любовь, Моего Врага. Вновь Ты плетешь свои сети среди плоти, но сейчас и Ты стала рабыней этих маленьких существ. Ты ведь не хочешь ни любить меня, ни растворится в небытии. Хочешь все вернуть на свои места? Как же Ты мудра, Моя Любовь, что вечно поглощает и хранит Мое тепло. Ты выбрала для себя эту девушку, наделила ее своими глазами, своей силой. Из твоего лона вышел этот мир, и ты же вернешь его в первые дни.
Хочешь, чтобы Я ушел? Оставил своего слугу одного, на растерзание бесплодным землям? Конечно же, нет. Я уйду, потому что Ты видишь дальше. Потому что Ты этого хочешь. Слейся со Мной, как раньше, прогони Меня прочь, или поглоти целиком. Если для того, чтобы мы были вместе, нужно перестать существовать, Я приму это. Здесь, среди пепла и праха, Я приму тебя, Моя Любовь.
Девочка взмывает вверх, объятая пеленой Моей Сестры, все быстрее приближаясь к Нему. Ее руки обхватывают обгоревшую шею, слезы счастья впитываются в мертвую плоть. Каждый получает то, чего хочет. Она жаждет служить Аннукару, а Я ухожу за небеса, обожженный страстью Моего Врага. Той, что вечно ждет.
До встречи, вампир. Исполни наш договор. Я буду рядом с тобой.
Живи.
* * *
Небесные врата захлопнулись, вздымая столп серой земли и пыли. Кто‑то рядом вздохнул с облегчением, Кларисса не обернулась. Стоя по колено в камнях и мусоре, она смотрела, как с высоты медленно спускается туча, настолько черная, что ее ни с чем не спутать. Это Тьма. Сама Тьма пришла на помощь вещунье, оградив своим покрывалом от испепеляющего Света.
Воительница кинулась навстречу. Земля под ногами горела, еще храня жар разбушевавшегося светила. Трещало мутное стекло спекшегося песка, Тьма опускалась все ниже. Кларисса бежала так быстро, как могла, и в конце концов увидела Эльзу. Полчища шепчущих теней вели вокруг нее хороводы, впиваясь своими нитями в мертвые жилы. Из глаз ее сочилась мощь, такая, что не снилась и Старейшинам. Грязные лоскуты ткани сползали с ее плеч.
На руках у нее покоилось черное, ссохшееся тело. От силы и могущества Бральди не осталось и следа. Он был мертв, окончательно. В нем не осталось ни капли крови.
Кларисса подошла ближе, боясь задеть хоть одну из склизких ползучих теней. Они нашли ее сами. Коснулись холодными руками серебряной кольчуги, и с громовым смехом растворились в воздухе.
‑ Эльза, ты в порядке? ‑ прошептала воительница, приблизившись к провидице.
Эльза молчала, вновь прижимая к груди бесчувственное тело незнакомого ей кровососа. Кларисса не понимала, не могла осознать, что связывает несчастную девочку с этим монстром из неоткуда? Безумцем, осмелившимся выпустить Зверя и натравить его на самого Лантела! Она была благодарна ему. Ненавидела его. Но все равно благодарила, где‑то глубоко в душе.
И тут Кларисса поняла, что ошиблась. Кто‑то тихо и назойливо шипел, дрожа в такт покачиваниям Эльзы. Гость все еще был жив.
Ах ты сукин сын! ‑ подумала воительница, невольно улыбнувшись. Боги хранят тебя, каким бы ублюдком ты ни был.
Ах‑х, черт! Это уже входит в привычку! Как же все болит… словно меня стая оборотней отмордовала. Жутко не хочется открывать глаза. Чувствую чье‑то дыхание справа, тихое, будто кто‑то выжидает.
Как можно тише выпускаю когти, принюхиваюсь. Знакомый запашок… Только этого не хватало!
Отбрасываю всякий порыв к битве и открываю ноющие очи. Кругом мрамор, фонарики, ковры… Проклятье, я что, вернулся к старику?!
Нет, этой комнаты я не узнаю. Здесь все иное. Здесь сгущается Тьма. Здесь обитают сородичи. Я лежу на огромной кровати, укутанный белыми, как снег, одеялами, словно мумия. И вещунья вновь не отходит от меня ни на шаг.
‑ Ты проснулся, ‑ сказала она, облегченно вздохнув.
Было странно. Мысли путались в моей голове, предметы то отскакивали от меня, то надвигались, пытаясь сдавить в своих пустых объятьях. То сверкали, то темнели, то пропадали, возвращаясь столь внезапно, что бросало в дрожь. Сильно… тошнило?
‑ Не шевелись, ‑ сказало нечто из сумерек, куда не доходили лучи смердящих светильников. ‑ Тебя накачали Эссенцией. Было бы не вежливо излить все это богатство на пол.
Кларисса… Белые волосы, черное платье, никакого золота. И серебряный кинжал в ножнах на ноге. Плохо же ты обращаешься с оружием, любой ублюдок воткнет его в твою нежную шейку в два счета.
Эссенция… Так об этой дряни говорил колдун? Из тонкой колбы, по прозрачной трубке в мою вену по капле стекает сияющая дрянь, туманя разум и… что там было… не помню…
‑ Тихо‑тихо. ‑ Кларисса подошла ко мне и прижала к подушке, стоило лишь попробовать подняться. ‑ Ты же не глухой, лежи спокойно. Эй, Бральди, ты меня слышишь?
Ее слова доходили до меня далеким эхом, но я согласно кивнул.
Оставалось только лежать. Лежать и слушать, как шепчутся тени, перетрескиваются друг с другом язычки пламени и уныло поскрипывают резные шкафы. Че‑е‑ерт, отвратное зелье… Такое чувство, будто какая‑то дрянь ползает по моему телу, словно тысяча червей… Как же чешется!
Пытаюсь дотронуться до груди, унять зуд. И все время нарываюсь на… костюм.
‑ Да, у Хелмадры странные вкусы, ‑ усмехнулась Кларисса, переводя взгляд то на меня, то на сосуд Эссенции. ‑ Когда я нашла тебя, от тебя остались одни кости. И одежка превратилась в лоскуты. Я уже думала, что ты мертв… ‑ На секунду она замешкалась, но тут же продолжила. ‑ Но стоило напоить тебя этой дрянью, и ‑ о чудо! ‑ ты как новенький. И костюмчик сидит как влитой, сплетается сам по себе. Кажется, он высасывает из тебя кровь. Зато на швее сэкономишь, эта профессия в наше время не в почете.
‑ Что случилось? ‑ спросил я, но язык не слушался меня, выдав какое‑то неразборчивое бульканье.
‑ Что случилось? ‑ удивилась она. ‑ Парень, надо уменьшить тебе дозу. Такое учудить, и не вспомнить! Помнишь, как дрался с Лантелом? Как чуть не сжег ко всем чертям целый склеп? А потом…
‑ Что?
Она не ответила, лишь махнула рукой и подошла к провидице.
‑ Эльза, дорогая, пойдем. Тебе надо поесть.
Девочка смотрит на меня так, что становится жутко. И неожиданно меня пробивает смех. Черт побери, смех! Столь заливистый и чистый! Что же в этом смешного? Понятия не имею!
