— Впечатляет. Врешь ты лучше некуда. Значит, и насчет машины что-нибудь придумаешь.
Водитель глазел на Фланнери, который и впрямь выглядел неважно.
— Вам и правда больно? Или это просто…
Вместо ответа Фланнери медленно приподнял левую штанину. На ноге было два перелома — один простой, другой раздробленный, да такой, что глядеть страшно.
— Показать еще?
Одного взгляда на эту ужасную ногу оказалось для водителя достаточно. Отпрянув, он так поторопился выбраться из машины, что чуть не упал.
— Эй, — Фланнери окликнул его в тот момент, когда он уже собирался захлопнуть дверцу.
Водитель посмотрел на него с тревогой. Господь Всемогущий, чего ему еще?
— Да?
— Остерегайся молчащей собаки.
Не уверенный, что он правильно расслышал, водитель наклонился вперед.
— Что вы сказали?
— Остерегайся молчащей собаки.
— Что? Что вы хотите этим сказать?
Поговорки всякие; почему этот тип прямо не говорит, чего он хочет?
Фланнери отпустил задранную штанину. Материал скользнул вниз, но не до конца, оставив на виду половину раны. Он облизнул губы и усмехнулся.
— Гав.
Водитель закивал торопливо и часто-часто, — да, теперь он понял, что ему хотели сказать. Фланнери смотрел ему вслед, пока он переходил дорогу и с удвоенной скоростью шагал к мосту.
Салон машины был черный с серебром, красивый до последней мелочи.
— Великолепно оборудованный, — произнес Фланнери дикторским голосом, будто продавал машину самому себе.
Коснулся руля, рычага переключения передач. Вдохнул неописуемый кисло-сладкий запах новой машины и новой кожи. Очень красиво. Все очень красиво. Он сделал хороший выбор. Но как же называется цвет этой машины? Он забыл спросить. Какой-то серовато-желто-зеленый. Нет, не совсем так. Он закрыл глаза на минуту, поискал и нашел слово: селадон. Он никогда раньше его не слышал, но теперь у него такая машина — «порше» цвета селадон.
— О'кей — хоккей.
Он медленно провел ладонями обеих рук сверху вниз по своей сломанной левой ноге так, словно она была насквозь мокрая, а он отжимал из нее воду. Дойдя до щиколотки, он поднял брючину, чтобы посмотреть. Нога снова стала целой — ни следа, ни отметины.
Через несколько минут у него свидание. Надо выглядеть презентабельно, а не как человек, которого только что сбила машина. Он провел руками вдоль всего тела, и грязная, рваная одежда превратилось в то, что было надето на нем час назад — новую белую футболку и бежевые брюки. Он провел руками по шее и лицу. От одного прикосновения все грязные разводы и царапины, полученные во время несчастного случая, исчезли. Борода была аккуратно подстрижена, а в салоне запахло одеколоном «Старая фланель». Он протянул руку и повернул к себе зеркальце заднего вида. То, что он там увидел, его вполне устроило. Пора к Лени.
* * *
— Селадон, — произнес Этрих с удивлением.
Незнакомое слово только что само прыгнуло ему на язык, как яйцо.
Изабелла поглядела на него, ожидая продолжения. Они сидели в трамвае и держались за руки, возвращаясь с Центрального кладбища в город. Посещение могилы Петраса Урбсиса ничего не дало. Оба были подавлены и совершенно не представляли, что делать дальше.
Этрих покачал головой:
— Понятия не имею, что это за слово такое.
— Тогда зачем говоришь?
— Не знаю. Само откуда-то выскочило.
«Ну и что?» — явственно говорил ее взгляд. Но Этрих покачал головой, потому что это было еще не все.
— Нет, ты не понимаешь.
— Так объясни мне, Винсент.
Он остановился, чтобы подумать, и взглянул на ее ладонь в своей руке. Отняв свою руку, он раскрыл ее пальцы и положил свою ладонь поверх ее ладони. Она что-то почувствовала — щекотку, не сильное, но настойчивое тепло. Он поднял руку. Посреди ее ладони красовалось слово «селадон», написанное аккуратными буквами соответствующего цвета. Она изумленно выдохнула и сжала ладонь в кулак.
Этрих заулыбался.
— Вот что оно значит. Этот цвет.
— Что значит?
— Селадон. Это цвет, которым написаны эти буквы. — Он указал на ее ладонь. Его улыбка стала еще шире.
— Откуда ты знаешь, Винсент? Ты ведь только что сказал…
— Я знаю, знаю. Погоди-ка минутку, Физз. Мне надо подумать.
Расстроенная тем, что уже случилось сегодня, она почти рассердилась на него за эту дурацкую шутку, которую он выкинул без всяких объяснений. В раздражении Изабелла не придумала ничего лучше, чем еще раз взглянуть на свою ладонь, где появилось незнакомое зеленое слово. Селадон. Ей захотелось потереть ладонью о брюки и стереть его.
Винсент долго молчал. Она то и дело поглядывала на него то прямо, то украдкой, искоса, проверяя, готов он что-нибудь сказать или нет. Но он продолжал смотреть в окно и ни разу даже не взглянул на нее.
Беспокойство и нетерпение Изабеллы усиливались с каждой минутой. Однако вместе с любопытством росла и ее злость. Что происходит? Она смотрела на слово на своей ладони, она смотрела на Винсента, она смотрела в окно. И ничего не могла придумать. Как им выбраться из переделки, в которую они попали, она тоже придумать не могла. Может, Винсент что-нибудь знает или будет знать, когда вынырнет из своего молчания. А вдруг он и в самом деле напал на след чего-то полезного?
Сунув руку в карман, он вытащил бумажник. Из него достал клочок бумаги. Она увидела, что на нем в столбик написаны какие-то слова.
— Что это?
— Дай-ка мне еще раз твою руку.
Она нахмурилась, но сделала, как он просил. Он посмотрел на нее, потом заглянул в свой список и спросил:
— Знаешь, что такое герменевтика?
— Герман что?
— Отлично.
И он положил свою раскрытую ладонь поверх ее ладони. И снова она почувствовала то ли тепло, то ли дрожь, то ли что-то в этом роде. Ничего страшного или неприятного, но достаточно ощутимо.
Этрих улыбнулся и сказал:
— Это значит объяснение, толкование.
— А?
— Взгляни на свою руку.
Там, где минуту назад красовалось слово «селадон», теперь печатными буквами того же цвета было написано «герменевтика». Она отдернула ладонь и прижала ее к груди.
Этрих показал на бумажку:
— Когда я читаю что-нибудь и встречаю незнакомое слово, я выписываю его на отдельный листок. Потом, когда возникает возможность, смотрю их в словаре. Иногда их накапливается целая куча.
Изабелла заглянула в его список и увидела, что герменевтика стояла в нем первой.
— И ты не знал, что оно значит, пока только что не приложил свою руку к моей?
— Вот именно. — Этрих сказал это ободряюще, в надежде, что она сама, без подсказки, поймет то, что становилось ясно ему.
