— Вот именно. — Этрих сказал это ободряюще, в надежде, что она сама, без подсказки, поймет то, что становилось ясно ему.
— И что такое селадон ты тоже не знал?
На этот раз он ничего не сказал, давая ей возможность самой развить мысль, продумав ее вслух.
— Значит, все дело в нас, Винсент? В нас двоих — не только в тебе и не только во мне. Ответы приходят, когда мы вместе, когда мы связаны?
— Да, я думаю, что так оно и есть, Физз.
— Давай еще раз. Попробуй другое слово. — Она взяла у него список и по слогам прочла забавное второе слово.
— Борборигмус.
Потом протянула руку ладонью вверх и нетерпеливо пошевелила пальцами.
— Ну, бери — попробуем еще раз.
Этрих взял ее за руку и повторил слово. И засмеялся.
— Это газ, который образуется в животе. Когда живот урчит, потому что ты не поела или когда расстраивается.
— Газ в животе?
Отняв у него свою ладонь, она прикрыла ею рот, потому что ей тоже стало смешно. Потом, сообразив что-то, она опустила ладонь и заглянула в нее. На месте «селадона» оказался «борборигмус».
— Дай я попробую. Дай попробую. — Она схватила Винсента за руку и сказала: — Худна. — Ее глаза были полны ожидания.
Он не колебался.
— Это по-арабски. Означает временное прекращение огня. Откуда это?
— Из статьи про Израиль и Палестину, которую я читала вчера. Мне слово понравилось; понравилось, как оно звучит. Я все ходила и твердила его про себя — худна, худна.
— Но ты уже знала, что оно значит?
— Да, Винсент, но ты не знал. Дай еще попробую. Вот это мне нравится. Анак.
Этрих снова засмеялся.
— Дерьмо. По-эскимосски это значит «дерьмо».
— Правильно! — Она взглянула на свою ладонь, и там, на самой середине, увидела эскимосское слово, которое означало «дерьмо». — Хватит, пусть оно останется. Я хочу его сохранить.
Словно маленькая девочка, она сунула ему ладошку прямо под нос, чтобы и он тоже мог увидеть написанное там «дерьмо». Он взял ее руку и поцеловал в ладонь.
— Теперь я начинаю кое-что понимать. Помнишь, там, на кладбище, я увидел тебя в магазине Петраса в тот день, когда он научил тебя, как меня вытащить? Помнишь, как это случилось?
— Я дотронулась до его надгробия… — произнесла Изабелла.
— Нет, родная, мы оба дотронулись до его надгробия в одно и то же время. Помнишь? В одно и то же время. Вот в чем вся суть. Вместе. Вдвоем. Ты и я, а не каждый из нас по отдельности.
— Но я ничего не сделала, Винсент. Я ничего не сделала, чтобы это произошло. А ты? Все случилось не потому, что мы взяли и взмахнули нашими волшебными палочками вместе. Мы вообще ничего не контролировали.
Справедливость ее замечания несколько ослабила ветер, надувавший парус его надежды.
— Ты права, права… Но забудь пока об этом и подумай лучше вот о чем: вместе у нас это как-то получается. Сегодня я какое-то время провел в твоем прошлом, я был там на самом деле. Я видел каждую мелочь и слышал каждое слово из твоего разговора с Петрасом. А потом еще эта глупая игра со словами, которых никто из нас не знал раньше. Стоило мне взять тебя за руку, и я понимал их смысл. Понятно? Все происходит, когда мы двое становимся одним. Вместе мы можем то, чего не можем поодиночке. Спорю… Нет, уверен… Этим дело не ограничится.
Оно и не ограничилось, правда, им пришлось подождать до вечера, чтобы убедиться в этом. Когда Изабелла открыла дверь их квартиры, пес Хитцель, который сидел на стуле через комнату от них, поглядел, как они вошли, но не встал и не подбежал к ним, чтобы поприветствовать их, как обычно. Он сердился на них за то, что они не взяли его с собой на кладбище. Этрих объяснил ему, что собак на кладбище не пускают, потому что они писают на могилы и гадят где попало. Кому будет приятно, если на месте его последнего упокоения окажется кучка свежего теплого дерьма? Но, несмотря на все объяснения, собака продолжала горестно смотреть на него со стула.
Когда они уходили, Изабелла забросила на плечо сумочку и сказала:
— Это я виновата, Хитцель. Я не хочу за руль, а то бы ты мог подождать нас в машине. Мы едем на трамвае.
Теперь, когда они вернулись, пес оказывал им холодный прием. Особого внимания, правда, они на это не обратили, потому что головы у обоих были заняты теорией Винсента. Больше ни о чем говорить они не могли.
Изабелла сидела за кухонным столом, пока Винсент варил кофе и ставил перед ней чашки и сливки.
— Откуда взялся этот селадон? Почему ты вдруг произнес это слово вслух?
Он повернулся спиной к шкафу, в котором рылся в поисках сахара.
— Хороший вопрос. Я уже пытался найти на него ответ. И знаешь что? Он возник ниоткуда.
— Но ты должен был хотя бы видеть его раньше. Может, читал где-нибудь. Как иначе ты его выдумал?
— Не знаю, Физз. Насколько я помню, я действительно встречаю это слово впервые. Идея насчет того, что, когда мы с тобой соединяемся, получается что-то третье… Что-то такое, что знает больше, чем ты и я по отдельности, пришло одновременно с ним… Слушай, когда мы одновременно коснулись той могильной плиты, я вдруг оказался в твоем прошлом. Потом появился селадон. Что это? Стоило мне взять тебя за руку, и я нашел ответ. Вот тогда-то эта теория «я да ты — будет три» меня и посетила. И, кстати, не в первый раз. Заметь, я говорю сейчас не о ребенке. Тогда что это? Что за третья сила? Я не знаю. Но сегодня мы получили хорошее доказательство ее существования.
Оба помолчали немного, пока Этрих не принес кофе и не разлил его по чашкам.
— Есть кое-что еще. Только, пожалуйста, не бесись.
— С чего это я должна беситься? — Она уже поднесла чашку ко рту, так что когда она заговорила, ее дыхание подняло над горячей поверхностью облачко пара.
— Из-за вопроса, который я тебе задам. Расскажи мне, кто такой Франк Обермарс.
Она опустила кофейную чашку на стол, не сделав ни глотка. Несколько месяцев назад, когда они снова соединились, они поклялись всегда говорить друг другу всю правду, какой бы та ни была. С тех пор они несколько раз крупно поссорились и даже поскандалили. Но она держала слово и всегда говорила ему всю правду.
Однако теперь она боролась с искушением солгать. Ей хотелось спросить: «А кто такой Франк Обермарс?», потому что он не имел никакого значения. Точнее, он имел значение в историческом смысле, но не для них, не сейчас, и никогда больше. С Франком все кончено. Франк в прошлом. Франк был тогда, когда она покинула Этриха и поклялась, что никогда больше его не увидит, хотя и знала, что беременна его ребенком. Разрыв с Этрихом был причиной, Обермарс — следствием.
Это был неглупый симпатичный голландец, работавший в венском филиале «Филипс электроникс». При других обстоятельствах у них мог бы получиться полноценный роман. Но есть люди, которых мы встречаем чуть-чуть — на дюйм, на день, на удар сердца позже, чем следовало бы, и они так и не занимают большого места в нашей жизни. При других обстоятельствах, в другое время или в другом расположении духа мы охотно бросились бы в их объятия, с радостью приняли бы их предложение или вызов. Но мы встречаем их как раз тогда, когда нас снедает недовольство или мы полностью удовлетворены, а они совсем наоборот. И любая серьезная химическая реакция, которая могла бы между нами произойти при других условиях, не происходит.
