— Расскажи.
Его взгляд упал на ее ладонь, все еще лежавшую поверх кофейной чашки.
— Я тебе лучше покажу.
Изабелла не знала, куда смотреть, потому что Винсент избегал ее взгляда. Вместо того чтобы смотреть на нее, он не отрывал глаз от ее чашки, так что и она в конце концов посмотрела туда же.
Теперь поверх чашки лежала ладошка, маленькая детская ладошка. На ее безымянном пальце было надето дешевенькое пластмассовое колечко в виде подсолнуха. Точно такое Изабелла носила в восемь лет. Она нашла его на земле в городском парке, когда однажды воскресным утром пошла гулять с родителями. Поскольку подсолнух был ее любимым цветком, она решила, что находка — это волшебный знак; кольцо принесет ей удачу. И два года упорно носила его, почти не снимая.
И вот на ее собственном запястье, поверх ее чашки — ладошка восьмилетней девочки с дешевым колечком. Ладошка маленькая, ногти обгрызены едва ли не до корней, нервно обкусаны. Их обкусала сама Изабелла, которая в детстве вечно из-за чего-нибудь переживала. Те самые ногти, та самая ладонь, то самое колечко.
Спокойствие, с которым она смотрела на эту руку, зная, что это ее собственная рука в восьмилетнем возрасте, удивило ее не меньше, чем то, что она видела.
А потом рука изменилась.
Ладонь стала больше, пальцы удлинились, ногти налились цветом — ослепительно-зеленым. Кошмарный, забавный цвет, памятный ей с одного дня, когда ей было двадцать. Флора купила флакончик психоделически-зеленого лака в качестве шуточного подарка для Лени. Все кончилось тем, что три подружки намазали им ногти на руках и ногах, потому что день выдался отчаянно скучный и они просто не знали, чем себя занять. А мать Флоры сфотографировала их с зелеными ногтями. Эта фотография в рамке до сих пор стояла на письменном столе Изабеллы.
— Что ты делаешь, Винсент? Почему это происходит? — Она не отводила глаз от собственной ладони.
— Я поговорил со временем. Попросил его сделать что-нибудь. Оно понимает, если попросить правильно.
— А что ты попросил его сделать?
— Показать твою руку в прошлом, настоящем и будущем. Ты их узнаешь? Они — это ты?
Она тупо смотрела на него.
— Пока человек жив, — сказал Этрих, — он думает, что время — это то, что на циферблате, часы, минуты и дни. Но это неверно; я это узнал, когда был мертв. Время — это еще…
Пока он говорил, ее рука снова стала меняться. То, какой она стала в следующий момент, заставило их обоих замолчать.
Зеленый лак исчез, уступив место изящному серебряному кольцу с яшмой, подаренному Винсентом на прошлой неделе. Короткий широкий шрам, который она получила, оцарапавшись о стену в день их возвращения из Америки, розовел у основания большого пальца. С первого взгляда было ясно, что это рука Изабеллы сегодняшней. Только без одного пальца.
ПО КОЛЕНО В ВОСКРЕСНЫХ КОСТЮМАХ
— Здесь я тебя покину.
— Что?
Хейден едва слышал медведя Боба, так далеко тот ушел вперед. Так они прошли уже не одну милю. Почти все утро они ходили по улицам города, города его сновидений. Но, поскольку ни на какие вопросы медведь не отвечал, человек понятия не имел, куда именно они направляются, кроме того, что идут они навстречу его кошмарам.
— Я сказал, здесь я тебя оставлю, Саймон.
— Что это значит? Ну остановись же ты хоть на минуту, пожалуйста! Всего на одну минуту, черт тебя побери!
Боб остановился, но не обернулся. Хейден смотрел на громадную белую спину перед собой и ждал. Ничего не происходило, и он решил воспользоваться остановкой, чтобы перевести дух. Когда он отдышался, медведь все еще стоял к нему спиной, и тогда Хейден стал оглядываться по сторонам. В этой части города он еще не бывал. А если и бывал, то забыл об этом. Он знал, что это место и все, что в нем было, возникли из его памяти и воображения. Но одно он усвоил здесь крепко: большая часть того, что человек делает, о чем думает и что создает в течение всей жизни, со временем забывается. То, что остается в нашей памяти, или в сердцах других, или на земле, когда мы уходим, часто удивляет нас самих.
Женщина в ярко-голубой погребальной маске «Вертящийся Бобо» из Буркина-Фасо прошла мимо и игриво бросила: «Привет, Саймон!» Хейден уже давно привык здесь к таким сумасшедшим встречам и легким взмахом руки показал, что ее приветствие не осталось незамеченным.
— Иди за ней, Саймон.
Думая о чем-то другом, Хейден не сразу понял слова Боба.
— Что?
— Иди за ней, — вон за той, в маске.
— Нет, Боб, я за ней не пойду.
Медведь по-прежнему не оборачивался, но, честно говоря, в данный момент Хейдену было на это наплевать. Чертов медведь, кем он себя вообразил — командует тут, как хочет.
— Что здесь вообще происходит, а? Где мы? Что это такое?
Женщина в маске исчезла за какой-то дверью в конце квартала. На мгновение Хейдену стало интересно, кто она такая и куда идет.
И вдруг его осенило, в голову пришла потрясающая мысль. Ни слова не говоря, он сорвался с места и помчался следом за исчезнувшей женщиной.
Боб скрестил на груди свои лапищи и цыкнул неодобрительно, словно критически настроенная тетушка. Давно бы так! Медведь провел с Саймоном Хейденом все его детские годы и прекрасно знал, что мальчик туповат. Но стать взрослым человеком и совсем не поумнеть — это впечатляло и обескураживало одновременно. Казалось, жизненный опыт, который должен был впитываться в него, словно вода в пористый камень, придавая ему солидности и веса, скатывался с него, как со стеклянного — ничего не задерживалось. Ну, может, в укромных уголках и оставалось, но уж точно не много.
Кроме этой женщины в синей маске, других кроликов в шляпе у Боба почти и не осталось. Если бы, увидев ее, Саймон не начал действовать, медведю пришлось бы поломать голову над тем, что делать дальше. Он водил Саймона по его же собственному городу мимо таких ключей и знаков, на которые давно обратил бы внимание даже дебил. Все без толку. Пять, нет, десять раз за это время медведю хотелось остановиться, ткнуть пальцем во что-то определенное и сказать: ПОСМОТРИ СЮДА, САЙМОН! ИЛИ ВОН ТУДА — не узнаешь? Но ему было велено по возможности избегать прямых подсказок и указаний, и он держался. И вот наконец, Саймон сам на что-то клюнул, слава богу.
— Думаю, насчет Саймона ты не прав. Раньше я и сам так о нем думал, но сегодня кое-что понял: он не так туп, как кажется. Просто у него плохой характер. Он способен злиться даже на мороженое, которое ест.
Боб услышал голос, но, как ни оглядывался, источника его не обнаружил. Только низко опустив голову, он наконец разглядел Броксимона, который стоял неподалеку, одетый, как всегда, с иголочки. Сегодня на нем был костюм в шотландскую клетку, который делал его похожим на гольфиста-профессионала тридцатых годов.
