Ровно работал двигатель. Дорога стремительно неслась под колеса. Через пару километров я сбавил скорость и съехал на обочину.
– Почему мы стали? – спросила Быстрова, опасливо поглядывая в заднее стекло.
– Успокоиться надо, руки трясутся, – я приподнял кисти над рулем, пальцы мои подрагивали.
– Хорошо, только окна не открывайте, – согласилась Ольга Николаевна.
– Я закурю.
– Конечно. Может, и меня угостите? Я вообще-то бросила, но… И двигатель не глушите. Вдруг они снова набросятся?
– Откуда они тут возьмутся?
– Я уже и не знаю. Всякое может случиться.
Руки тряслись не только у меня, но и у следователя. Поэтому, прежде чем мы закурили, несколько сигарет из пачки, подаренной мне Михаилом, вывалились на сиденье. Никто из нас даже не сделал попытки их поднять. Дым наполнял салон, но ни у меня, ни у Быстровой не наблюдалось даже попытки приоткрыть окно. А пейзаж за окном абсолютно не соответствовал пережитому. Облака на небе тянулись чередой с запада на восток. В разрывах вспыхивало солнце, золотило своими лучами поле. Зеленела близкая полоска леса, а на горизонте он уже казался темно-синим.
– Ну и дрянь ваши сигареты, – произнесла Быстрова, раздавив выкуренную наполовину сигарету в пепельнице.
– Я тоже так считаю, сам-то курю другие. А эти не мои – одного хорошего человека.
Ольга Николаевна потерла виски:
– Даже то, что случилось, не разрушило разделяющую нас стену. Вы по-прежнему видите во мне следователя, а не человека, который хочет во всем разобраться. А ведь пережитое должно было сблизить нас больше, чем ночь, проведенная в постели… – Сказав это, Быстрова улыбнулась и добавила: – Шутка, в которой, как известно, всегда есть место правде.
– Вы следователь, и с этим ничего не поделаешь. В первую очередь, это в ваших мозгах. Сами вы стараетесь меньше говорить, больше слушать. Вам-то какой интерес разбираться в том, что не подпадает под статьи Уголовного кодекса? Для меня это самая большая загадка.
– А вам какой смысл? Ну, конечно, сейчас вы скажете, что не хотите отвечать, ведь ответ может повредить вам. Черт, сколько раз я слышу это на допросах! Да, может повредить, но и помочь может. Правда не способна вредить.
– И я это слышу от следователя? – улыбнулся я. – А за что сидят люди в тюрьмах? За правду о себе.
– Они сидят за те преступления, которые совершили, – корректной формулировкой поправила меня Быстрова и вздохнула. – Я сама во многом виновата. С какой стати вы должны откровенничать со мной? Спасибо за то, что вытолкали меня из часовни. Сама бы я оттуда не выбралась. Ладно, включите «аварийку», если уж мы стоим в неположенном месте. Или поехали. Я в самом деле спешу.
Я выбрал второе предложение. Машину не гнал – когда нервничаешь, лучше не спешить.
– Уф… – отдышалась Ольга Николаевна. – Откровенность может пробудить только взаимность. Я раскрою карты окончательно. Вы уже слышали от меня, что случай подобного убийства – не первый. Как минимум, пятый. А еще несколько случаев сумасшествия. У нас, профессионалов, о таком принято говорить как о серийном почерке преступника. Близкие люди будущей жертвы умирают, гибнут при несчастном случае… Заметьте, сперва речь не идет о насильственной смерти, совершенной с преступным умыслом. Через какое-то время жертва гибнет сама или же сходит с ума. При этом все жертвы – люди состоятельные; вот только потом оказывается, что большую часть своего состояния они странным образом успевают потратить неизвестно на что. Обычно просто снимают наличные, и те исчезают в неизвестном направлении незадолго до их гибели.
– Суммы большие? – спросил я, продолжая внимательно следить за дорогой.
– Измеряются десятками и сотнями тысяч долларов.
Я даже присвистнул.
– За такие деньги можно убить не одного человека.
– Вот я и призадумалась. В мистику я почти не верю, всему должно иметься свое реальное объяснение. Где в игру вступают большие деньги, там и ищите преступление. И если мне мое руководство не хочет дать докопаться до истины, то я вправе предположить, что его просто-напросто купили преступники. Логично?
– Вполне, – согласился я.
– Все жертвы так или иначе связаны с моргом, в котором вы работаете.
– Каким образом?
– Тела их родных и близких проходили через него.
– Выстраивается цепочка?
– Только первые звенья. – Быстрова радовалась, что наконец-то я стал ей больше доверять. – И в трех случаях мне стало известно, что с погибшими незадолго до гибели встречался некий человек, которого зовут Рамирес.
– Как говорят в правоохранительных органах – совпадает.
– Так говорят только в патрульно-постовой службе. Не смешивайте всех представителей правоохранительных органов. У нас тоже существует четкая градация.
– И «следаки», конечно же, вершина эволюционной пирамиды, – не удержался я от колкости.
– Тут я спорить с вами не стану, – абсолютно серьезно отозвалась Ольга Николаевна. – Итак, вырисовывается рабочая версия, кто-то поставил на поток выманивание больших денег у своих будущих жертв. Вот это уже подпадает под УК. Мистику я выношу за рамки – это антураж, и не более того.
Было над чем задуматься, тем более что я стал невольным участником событий.
Моя сегодняшняя манера вождения явно раздражала других участников движения. Мне нетерпеливо сигналили, обгоняли, но я не собирался нарушать правила дорожного движения. Наконец мы подъехали к ближайшей от Кольцевой станции метро. Быстрова чисто по-мужски протянула мне руку на прощание.
– Возможно, и ваша жизнь под угрозой, – напомнила она мне. – Поэтому будьте повнимательнее, особенно на работе. Присматривайтесь к тем, с кем общаетесь. И позвоните мне, как только вам станет известно что-то новое. – Ольга Николаевна положила на панель визитку. – В любое время звоните. Это предложение абсолютно неофициальное.
– Хотите прославиться? – спросил я, пожимая руку.
– Не только. У меня просто мозги устроены таким образом, что я не умею оставлять за собой неразгаданные тайны.
Быстрова вышла из машины и смешалась с толпой. Я сидел. Мерно мигала и щелкала «аварийка». Стоило сходить в киоск за сигаретами, но мне уже было не до вкусовых изысков; в конце концов, можно курить что имелось. Я взял визитку Быстровой – в ней значились не только рабочий стационарный номер, но и мобильный, – спрятал в портмоне. В душе я начал сомневаться: может, стоило хотя бы сейчас рассказать Ольге Николаевне о том, что я видел Инесс в подполье часовни? Но ведь та дала мне знак молчать. Значит, своим рассказом я мог навредить ей. Грело лишь то, что я знал – Инесс жива, помнит обо мне, нашла меня. Я надеялся, что еще увижу ее – уже один на один, – и она объяснит мне, что происходит. Потому и голова шла кругом. К тому же мне казалось, что я в машине не один. Я уже не доверял своим глазам. Ведь сам стал свидетелем, как Быстрова не видела Инесс, проходившую мимо нас. Она не видела, а я видел! Следователь только слышала. А, может, Инесс мне привиделась? Ощущение присутствия кого-то неподалеку было настолько реальным, что я даже повел рукой и, честное слово, не удивился бы, если бы моя ладонь коснулась кого-то невидимого. Но никого рядом. На всякий случай я перегнулся через спинку сиденья и оторопел. На заднем сиденье у самой дверцы лежала женская сумка, та самая, принадлежавшая Инесс; та, с которой она была у меня; та самая, с которой я видел ее в подполье часовни.
Закрыл и открыл глаза. Сумочка не исчезла, значит, мои нервы тут ни при чем. Матово отливала хорошо выделанная кожа. Поблескивали застежки. Я, чувствуя, что в очередной раз трогаюсь рассудком, негромко позвал:
– Инесс, ты тут?
Естественно, мне никто не ответил.
«А чего ты еще хотел? – спросил я сам у себя. – Все тайное рано или поздно становится явным. По-другому не бывает. Возможно, подсказка у тебя в руках».
Я смотрел на сумочку, но не решался к ней притронуться. Скажу честно, мне даже стало бы легче, если бы она у меня на глазах растворилась в воздухе.
«Когда же она попала ко мне в салон?»
Ответ был очевиден и абсолютно прозрачен: пока мы с Быстровой отбивались от крылатых тварей. Но «когда» не проясняет «как». А я не мог вспомнить, закрывал ли машину…
«Ладно, это не самая большая загадка из всех, стоящих передо мной».
Я протянул руку, коснулся кожи. На ощупь сумочка была прохладной и влажной, словно всю ночь пролежала в траве. Вжикнула медная застежка-молния. Внутри оказалось немногое: кожаный футляр с наручниками и двумя ключиками, плоская фляжка из нержавейки, блестящая прямоугольная коробочка из нержавейки же и объемный католический крестик с цепочкой. В первую очередь меня заинтересовал крестик – ведь в прошлый раз я не видел его на Инесс. Перекладины широкие, где-то с мизинец, сам крестик не больше спичечного коробка. Он весь был усыпан мелкими стразами, переливался, сверкал на моей ладони и больше походил на обычное женское украшение, а не на предмет культа. Был легковат для своего объема. Серебро? Но белый металл едва просматривался между камней-стекляшек.
