– Мистер Моррисон, – торжественно произнес Донатти, – мы это гарантируем.
На следующий день ровно в три часа он сидел в приемной фирмы «Больше не курим». С самого утра он терзался сомнениями: может, лучше вообще не приходить на встречу, назначенную секретаршей перед уходом? Или все-таки проявить волю и дать им шанс показать, на что они способны?
В конце концов, вспомнив слова Джимми Маккэнна о том, как у него все изменилось, он решился. Его собственную жизнь точно следовало изменить. И еще его терзало любопытство. Прежде чем зайти в лифт, он выкурил сигарету до самого фильтра. Жалко, если она окажется последней, поскольку никакого удовольствия от курения он сейчас не испытал. На вкус сигарета показалась отвратительной.
На этот раз ждать долго не пришлось, и, когда секретарша предложила Моррисону пройти, Донатти уже был рядом. Он протянул руку, здороваясь, и хищно, как показалось Моррисону, улыбнулся. Ему стало не по себе и снова захотелось курить.
– Пройдемте со мной, – пригласил Донатти и привел его в знакомую комнату. Он сел на один стул, а Моррисон занял другой.
– Я очень рад, что вы пришли, – начал Донатти. – После первой встречи многие перспективные клиенты нередко изменяют планы и не приходят. Они вдруг понимают, что не так сильно хотят избавиться от этой привычки, как им казалось. Работать с вами будет для меня удовольствием.
– И когда начнется лечение? – Наверное, здесь используют гипноз. Точно используют.
– Оно уже началось. С того момента, когда мы обменялись рукопожатиями. У вас есть с собой сигареты, мистер Моррисон?
– Да.
– Вы не отдадите их мне?
Пожав плечами, Моррисон протянул пачку Донатти. В ней все равно оставалось две или три сигареты. После чего тот, улыбаясь и глядя Моррисону прямо в глаза, вдруг сжал кулак и начал колотить им по пачке, которая тут же расплющилась. Оторвавшийся кончик сигареты отлетел в сторону, а табачные крошки рассыпались. В закрытой комнате звук ударов казался очень громким. С яростью круша пачку, Донатти по-прежнему продолжал улыбаться, отчего у Моррисона поползли мурашки по коже.
«Наверное, именно такого эффекта они и добиваются», – подумал он.
Наконец Донатти перестал колотить по столу, собрал ошметки пачки и выбросил в урну.
– Вы даже не представляете, как мне это нравится. Я в бизнесе уже три года, а удовольствие так и не приелось.
– В плане лечения это вряд ли что-то изменит, – мягко произнес Моррисон. – В вестибюле вашего здания есть киоск, где продаются любые сигареты.
– Вам виднее, – не стал спорить Донатти и сложил руки на груди. – Ваш сын Элвин Доус Моррисон находится в интернате Паттерсона для неполноценных детей. Он родился с нарушением деятельности головного мозга. При коэффициенте умственного развития 46 он практически необучаем. Ваша жена…
– Как вы это узнали? – взвился Моррисон. Он был поражен и взбешен. – Какое вы имеете право совать нос в…
– Мы знаем о вас очень много, – ровным голосом произнес Донатти. – Но как я и говорил, все это останется в тайне.
– Я немедленно ухожу отсюда, – с трудом выговорил Моррисон и поднялся.
– Прошу вас задержаться еще ненадолго.
Моррисон внимательно посмотрел на куратора.
Донатти явно не испытывал никакой неловкости. Более того, казалось, сцена даже забавляет его. Было видно, что он наблюдал подобную реакцию десятки, а то и сотни раз.
– Хорошо. Но надеюсь, что это будет не напрасно.
– Могу вас в этом заверить. – Донатти откинулся на спинку стула. – Я говорил вам, что мы – прагматики и нам отлично известно, как трудно излечить человека от табачной зависимости. Частота рецидивов достигает почти восьмидесяти пяти процентов, а это выше, чем у наркоманов, принимавших героин. Это чрезвычайно сложная проблема. Чрезвычайно.
Моррисон бросил взгляд на урну. Одну сигарету, даже в деформированном виде, еще можно было использовать по назначению.
Проследив за его взглядом, Донатти искренне рассмеялся, достал из урны сигарету и раскрошил пальцами.
– В законодательные собрания штатов иногда поступают законопроекты об исключении сигарет из рациона содержания заключенных. Подобные инициативы неизменно проваливаются, а в тех редких случаях, когда их принимали, в тюрьмах вспыхивали мятежи. Представляете, мистер Моррисон, настоящие мятежи!
– Меня это не удивляет, – заметил Дик.
– Однако давайте задумаемся вот над чем. Когда человека отправляют за решетку, его лишают привычного образа жизни, свободы передвижения, возможности вести нормальную половую жизнь, у него нет доступа к спиртному. И никаких бунтов, во всяком случае, на фоне общего количества тюрем. Но стоит лишить заключенных курения и – бам! – Для убедительности Донатти с размаху стукнул кулаком по столу. – Во время Первой мировой войны, когда в Германии был дефицит сигарет, никого не удивляло, что немецкие аристократы не гнушались подбирать окурки из грязи. А во время Второй мировой многие американки перешли на трубки, поскольку не могли достать сигарет. Потрясающе интересная проблема для прагматиков, мистер Моррисон!
– А нельзя ли поближе к делу?
– Разумеется! Подойдите, пожалуйста, сюда. – Донатти поднялся и, сделав пару шагов, оказался возле зеленых занавесок, на которые Моррисон обратил внимание еще вчера. Донатти раздвинул занавески, за которыми оказалось прямоугольное окно, выходившее в пустую комнату. Точнее, в комнате находился кролик, поедавший что-то из миски.
– Милое создание, – заметил Моррисон.
– Верно. А теперь – смотрите! – Донатти нажал на кнопку возле подоконника. Кролик перестал есть и бешено заметался по комнате, непрерывно подпрыгивая. Стоило ему коснуться пола, как его тут же подбрасывало. Шерсть вздыбилась, а глаза наполнились ужасом.
– Прекратите! Вы же убьете его током!
Донатти убрал палец с кнопки.
– Отнюдь. На пол подается очень слабое напряжение. Посмотрите, как поведет себя кролик теперь, мистер Моррисон.
Кролик припал к земле футах в десяти от миски и судорожно водил носом. Неожиданно он, рванув с места, забился в угол.
– Если кролик во время еды будет достаточно часто получать удар током, – продолжил Донатти, – то очень быстро поймет: еда вызывает боль. У него выработается соответствующий рефлекс, и он перестанет есть. Если рефлекс закрепить, кролик умрет от голода перед миской с едой. Это называется дрессировкой через рефлекс отвращения.
Моррисон все понял.
– Спасибо, не надо, – сказал он и направился к двери.
– Пожалуйста, подождите, мистер Моррисон.
Дик взялся за ручку двери, но она оказалась заперта.
– Откройте!
– Мистер Моррисон, я прошу вас вернуться на место…
– Немедленно отоприте, или я вызову полицию…
– Сядьте! – скомандовал Донатти ледяным тоном. Взгляд его карих глаз подернула дымка, он стал пустым и пугающим.
Сообразив, что заперт в компании сумасшедшего, Моррисон провел языком по сухим губам: никогда в жизни ему не хотелось курить так сильно.
– Позвольте мне объяснить суть лечения, – сказал Донатти.
– Вы не понимаете, – произнес Моррисон с напускным спокойствием. – Мне не требуется лечение. Я решил от него отказаться.
– Нет, мистер Моррисон, это вы не понимаете. У вас нет выбора. Когда я сказал, что лечение уже началось, я говорил истинную правду. Мне показалось, у вас была возможность в этом убедиться.
– Вы – сумасшедший, – удивленно протянул Моррисон.
– Нет, я – прагматик. Позвольте изложить вам все детали лечения.
– Пожалуйста, – согласился Моррисон. – Только имейте в виду, что как только отсюда выйду, я куплю пять пачек сигарет и выкурю их все по дороге в полицейский участок. – Он вдруг сообразил, что грызет ноготь большого пальца, и заставил себя опустить руку.
– Дело ваше, но мне кажется, вы измените свое решение, когда получите полную картину.
Моррисон промолчал и сел, сложив руки на груди.
– В первый месяц вы будете находиться под неусыпным контролем наших оперативников, – сообщил Донатти. – Кое-кого из них вам удастся заметить, но наверняка не всех. Наблюдать за вами будут постоянно. Постоянно! Если вы закурите, мне тут же позвонят.
