Кажется, в стенном шкафу послышался какой-то шорох? Будто кто-то шевельнулся? Или ему показалось?
Но тут перед глазами возникла другая картина: кролик, обезумевший от ударов током, скачет по комнате. Если там окажется Синди…
Он напряженно вслушивался, но ничего не уловил. Конечно, проще всего было бы подойти к стенному шкафу и распахнуть дверцу, но Моррисон слишком боялся, что его опасения оправдаются. Он вернулся в постель, однако сон долго не приходил.
Хотя утром Дик чувствовал себя абсолютно разбитым, у него проснулся аппетит. Съев привычную тарелку кукурузных хлопьев с молоком, он вдруг сделал себе еще и омлет. Когда Синди спустилась вниз, она увидела, что он моет сковородки.
– Ричард Моррисон! Последний раз ты ел на завтрак яйца, когда Гектор был еще щенком!
Моррисон недовольно хмыкнул. Он терпеть не мог ее любимого выражения «когда Гектор был еще щенком» и считал его таким же дурацким, как и «за показ денег не берут».
– Пока держишься? – спросила она, наливая апельсиновый сок.
– Держусь.
– К обеду наверняка сдашься, – беззаботно бросила она.
– Вот спасибо за поддержку! – взорвался он. – Ты, да и все остальные, кто не курит, вы считаете… Ладно, не важно!
К его удивлению, жена не только не разозлилась, но посмотрела на него с искренним изумлением:
– Господи! Так это не фантазия?! Ты серьезно?!
– Еще как! – Он надеялся, что ей никогда не доведется узнать, насколько все серьезно.
– Бедняга! – сказала она, подходя ближе. – Ты выглядишь просто ужасно. Но я тобой очень горжусь!
Моррисон крепко прижал ее к себе.
Сцены из жизни Ричарда Моррисона в октябре – ноябре:
…Моррисон и его старинный приятель из «Ларкин студиос» сидят в баре «Джек Демпси». Приятель протягивает сигарету, но Моррисон, нервно сжав бокал, отвечает:
– Я бросаю.
Приятель со смехом говорит:
– Больше недели все равно не продержишься.
…Моррисон ждет утреннюю электричку, поглядывая поверх «Таймс» на молодого человека в синем костюме. Он видит его здесь почти каждый день, а иногда замечал и в других местах. В ресторане, где встречался с клиентом. В магазине музыкальных товаров Сэма Гуди, где искал альбом Сэма Кука, тот копался в сорокапятках. А однажды заметил его на поле для гольфа, где играл с друзьями.
…Моррисон выпивает лишнего на вечеринке и хочет закурить, но все-таки удерживается.
…Моррисон навещает сына и привозит ему в подарок большой мяч, который пищит, если на него нажать. Придя в восторг, сын слюняво его целует. И почему-то Моррисону не так противно, как обычно. Прижав Элвина к себе в порыве чувств, он осознает истину, которая давно не является секретом для циничного Донатти и его коллег: самой разрушительной силой, перед которой ничто не может устоять, является любовь. И пока лирики спорят о ней, прагматики вовсю этим пользуются.
Хотя физиологически Моррисон постепенно привыкает к жизни без сигарет, психологически он по-прежнему испытывает тягу к курению и безуспешно пытается заменить сигарету то пастилками от кашля, то леденцами, то зубочисткой.
И вот Моррисон застревает в громадной автомобильной пробке в туннеле Мидтаун. Кругом темно. Ревут клаксоны, неподвижные машины исторгают клубы зловонных выхлопных газов. Он лезет в бардачок, видит открытую пачку сигарет и после секундного раздумья вытаскивает одну и закуривает, воспользовавшись прикуривателем. Он успокаивает себя мыслью, что если что-нибудь и случится, то Синди сама виновата – он же просил ее выкинуть все сигареты.
После первой затяжки он сильно кашляет. После второй – на глазах выступают слезы. После третьей – кружится голова, и он едва не теряет сознание. Во рту ужасно противно.
И тут же приходит мысль: «Господи, что же я делаю?»
Позади отчаянно засигналили машины – те, что впереди, уже тронулись с места. Он погасил сигарету в пепельнице, открыл оба окна и помахал рукой, разгоняя дым, совсем как подросток, спустивший в унитаз бычок первой выкуренной сигареты.
Рывком тронувшись с места, он поехал домой.
– Синди, я дома! – объявил он, но ответа не последовало. – Синди, ты где, дорогая?
Зазвонил телефон, и Моррисон схватил трубку.
– Здравствуйте, мистер Моррисон. – Голос Донатти был деловитым и бодрым. – Похоже, нам надо обсудить одну небольшую проблему. В пять часов вас устроит?
– Моя жена у вас?
– Разумеется, у нас, – снисходительно подтвердил Донатти.
– Послушайте, отпустите ее, – залепетал Моррисон. – Это больше никогда не повторится! Я и сам не понимаю, как такое произошло. Я сделал всего три затяжки, и видит Бог, самому стало противно.
– Обидно. Так я могу рассчитывать, что увижу вас в пять?
– Пожалуйста, – чуть не плача, повторил Моррисон. – Пожалуйста… – Но в трубке уже послышались короткие гудки.
В пять часов в приемной никого не было, если не считать секретарши, которая одарила Моррисона лучезарной улыбкой, не обращая внимания на его растрепанный вид и явное волнение.
– Мистер Донатти, к вам пришел мистер Моррисон, – сообщила она, нажав кнопку селекторной связи, и кивнула: – Пожалуйста, проходите.
Донатти ждал его возле знакомой двери. Рядом с ним переминался с ноги на ногу похожий на обезьяну верзила в футболке с надписью «УЛЫБАЙТЕСЬ!» и с револьвером в руках.
– Послушайте, – сказал Моррисон, обращаясь к Донатти. – Мы же можем это уладить? Правда? Я заплачу! Я…
– Заткнись! – прервал его мужчина в футболке.
– Рад вас видеть, – произнес Донатти. – Мне жаль, что наша встреча вызвана столь неприятными обстоятельствами. Попрошу вас пройти за мной. Мы постараемся все сделать быстро. И могу вас заверить, что особого вреда вашей жене никто не причинит… на этот раз.
Моррисон был готов броситься на Донатти.
– И я бы не советовал совершать никаких глупостей, – устало предупредил куратор. – В противном случае мой коллега Мусорщик просто изобьет вас, а вашей жене это все равно не поможет. Какой тогда в этом смысл?
– Надеюсь, что вам уготовано место в аду, – сказал Моррисон.
Донатти вздохнул:
– Если бы каждый раз, когда я слышу подобные слова, мне давали монетку, я бы давно обогатился и ушел на покой. Пусть это послужит вам уроком, мистер Моррисон. Если романтик берется за доброе дело и у него ничего не выходит, то все равно его все хвалят и превозносят. Но если цели достигает прагматик, его осыпают бранью. Пойдемте?
Мусорщик взмахнул револьвером.
Моррисон вошел первым, не чувствуя под собой ног.
Маленькая зеленая занавеска была отодвинута. Мусорщик подтолкнул Дика ближе к окну, и он подумал, что так, наверное, наблюдают за казнью в газовой камере.
Он посмотрел в окно: в комнате ошеломленно озиралась Синди.
– Синди! – жалобно окликнул Моррисон. – Синди, они…
– Она вас не видит и не слышит, – вмешался Донатти. – Здесь установлено одностороннее зеркало. Давайте не будем с этим затягивать. Ваш проступок оказался не таким уже серьезным. Полагаю, тридцати секунд будет достаточно. Как думаешь, Мусорщик?
Одной рукой Мусорщик нажал на кнопку, а второй – уперся дулом револьвера в спину Моррисона.
Это были самые долгие тридцать секунд в его жизни.
Когда все закончилось, Донатти положил руку на плечо Моррисону и поинтересовался:
– Вас не стошнит?
– Нет, вряд ли, – едва слышно ответил Моррисон. Он прижимался лбом к стеклу, чувствуя, что подкашиваются колени. Обернувшись, увидел, что Мусорщика в комнате больше нет.
– Пойдемте со мной, – позвал Донатти.
– Куда? – безучастно поинтересовался тот.
– Мне кажется, вам нужно кое-что объяснить. Разве не так?
– Как же я посмотрю ей в глаза? Как скажу, что я… я…
– Полагаю, вас ожидает сюрприз, – сказал Донатти.
Из мебели в комнате был только диван, на котором лежала, всхлипывая, Синди.
– Синди? – тихо окликнул он жену.
Она подняла залитые слезами глаза.
– Дик? Ты? О Господи… – прошептала она, и он крепко ее обнял. – Двое мужчин… – продолжила она, уткнувшись ему в грудь. – Сначала я подумала, что это грабители, потом, что они хотят меня изнасиловать. Они забрали меня, завязали глаза и куда-то отвезли… а потом… был настоящий ужас…
