— Вы оцениваете его с субъективной точки зрения, а я видел Чарльза в деле и не могу обманываться в нем. Если бы вы знали, как не правы по отношению к этому благородному человеку, то пожалели бы о своих словах. И будь на вашем месте кто-нибудь другой, подобные суждения породили бы во мне чувство гнева, которое я не мог бы — да и не стал бы — сдерживать.
— Всю жизнь я страдаю от того, что честно и открыто выражаю свое мнение, — печально произнес Маршдел. — Хочу показать человеку дружескую искренность, а наношу ему сильнейшую обиду.
— Я не обиделся, — ответил Генри. — Но должен сказать вам, мой друг, что я весьма смущен, и в данный момент у меня голова идет кругом от разных мыслей.
— Милый Генри, успокойтесь. Лучше подумайте о том, что вы скажете родным о нашей беседе с сэром Варни.
— А в чем проблема?
— Мне кажется, вам не стоит упоминать им об ужасном предположении, что именно этот человек нарушает по ночам покой вашего семейства.
— Наверное, вы правы.
— Лично я буду нем как рыба. Тем более, что после ваших слов сэр Варни, или кем бы он там ни был, уже не посмеет навязывать вам свое общество.
— Если он появится здесь, то тут же умрет!
— Вряд ли этот джентльмен совершит такой опасный для себя поступок.
— Клянусь небесами, он был бы фатальным для него! Уж я бы постарался, чтобы ни одна сила в мире не смогла оживить его вновь. Такие существа не должны гулять по земле.
— Говорят, что единственный способ убить вампира заключается в следующем — его надо пригвоздить колом к земле и не дать ему двигаться до тех пор, пока в дело не вступит разложение, как то бывает при обычной смерти.
— Быстрее сжечь его в огне, — ответил Генри. — Но давайте пока отложим эти страшные планы. Сейчас меня ожидает нелегкое лицедейство. И хотя мое сердце надломлено тревогой, я должен выглядеть для матушки и Флоры безмятежным человеком.
К тому времени они подошли к воротам особняка. Оставив Маршдела на парковой аллее, Генри не спеша направился в комнату, где его ожидали мать и сестра.
Старый адмирал и его слуга. — Письмо, позвавшее в дорогу. — Разговор на постоялом дворе.
Итак, в особняке Баннервортов продолжали происходить серьезные события, и каждый день, а то и час приносили все более веские доказательства тому, что прежде казалось слишком чудовищным для доверия. Эта лавинообразная волна сообщений вызывала среди местных сплетников неописуемый ажиотаж. Слуги, покинувшие злополучный особняк (как они заявляли, только из-за страха перед непрерывными визитами вампира), повсюду делились своими рассказами, так что призрак из поместья Баннервортов стал главным объектом для пересудов во всех ближайших деревнях и поселках.
Такая удачная тема для любителей тайн давно уже не появлялась в этой местности. Во всяком случае даже столетние старики не помнили ничего подобного. Загадочный вампир овладел и умами образованных людей, отличавшихся зрелостью суждений. По их мнению, все домыслы о нем порождались суеверием и ложью. Но удивительно — чем сильнее они старались разобраться в этом вопросе, чтобы по возможности положить ему конец, тем больше доказательств выплывало на поверхность, испытывая на прочность их лучшие убеждения.
И везде, в каждом доме, в гостиницах и церквях, кто-нибудь обязательно говорил о вампире. Няни пугали им детей при каждом скрипе проезжающей телеги. На их взгляд, это должно было призывать непоседливых озорников к послушанию или заставить малышей заснуть, хотя те после таких рассказов вообще боялись закрывать глаза.
Однако нигде подобные сплетни не перемалывались с большим рвением, чем на постоялом дворе, который назывался "Оружие Нельсона". Он располагался в ближайшем городке от владений Баннервортов, и иногда казалось, что любители ужасов устроили здесь свой штаб или форпост. Они с такой страстью заводили бесчисленные дискуссии с постояльцами двора, что владелец заведения даже в шутку предложил им выдвинуть кандидатуру вампира на предстоящие выборы.
В тот день, когда Генри и Маршдел нанесли визит сэру Френсису Варни, на постоялый двор заехала почтовая карета. В дилижансе находилось два пассажира, исключительно разных по виду и характеру. Первому было около семидесяти лет, хотя, судя по его румяному и загорелому лицу, а также по зычному голосу, он мог держать поводья времени еще многие-многие годы. Каждый предмет его дорогой и просторной одежды отличался флотским духом (да простит нас читатель за такую вольную подмену привычного слова "стиль"). На пуговицах виднелись якоря, а подбор и цвет одежды почти полностью соответствовал форме флотского офицера высокого ранга.
Его спутник был гораздо моложе и проще. В нем угадывался настоящий моряк, что подтверждал и матросский береговой костюм. Этот крепкий мужчина имел ухоженный вид и, судя по комплекции, неплохо питался.
Когда карета подъехала к воротам постоялого двора, моряк решил разбудить задремавшего старика и по давней привычке крикнул:
— Эй! На палубе!
— Что такое, увалень? — спросил его компаньон.
— Тут на вывеске написано "Оружие Нельсона", но ведь он, разрази меня гром, обходился одной только саблей.
— Довольно болтать, — с показной сердитостью ответил старик, хотя и был удовлетворен ответом.
— Ложимся в дрейф! — крикнул моряк форейтору, въезжавшему во двор. — И готовься поднять кливера, черенок от шомпола! Мы в этот док вплывать не будем!
— Отставить, Джек! — приказал его спутник. — Мы входим в порт, и я запрещаю тебе выражаться плохими словами, шкодливый салага!
— Прошу прощения, адмирал, — ответил матрос. — Я не был на суше лет десять и уже отвык от их щенячьей вежливости. Если бы мне не полагалось сопровождать вас, сэр, то я не позволил бы этому конюху завезти себя в такую гнилую бухту. Эх, никто уже не считает меня боевым моряком.
— Довольно ныть.
— Так точно, сэр!
Джек выпрыгнул из кареты, и судя по тому, как резко открылась дверца дилижанса, его, скорее всего, вытолкали взашей, поскольку трудно было представить, что такой дородный мужчина выполнил этот маневр без посторонней помощи. Когда он помог пожилому джентльмену спуститься по двум ступенькам, владелец постоялого двора начал серию поклонов, которой он обычно встречал у крыльца всех пассажиров почтовых карет.
— Эй, потише, парень! — крикнул ему адмирал. — А то голова отвалится!
— Лучшие номера, сэр! Вино! Проветренные постели! Хорошее обслуживание и свежий воздух!
— Швартовы на кнехт! — сказал Джек и дал хозяину заведения дружеский тычок под ребра, от которого тот сделал несколько ужимок, похожих на кривляние клоунов в цирковой пантомиме.
