— Иди на помпы, — говорю я Киэнару и обвожу взглядом мостик. — Танар, ты тоже.
Танар срывается с места, едва не падает, когда палуба вновь выскальзывает из-под ног, но хватается за канат, спешит вниз.
Киэнар не отпускает мою руку.
— Послушай, ты должен, — слова не терпящие возражений, словно он вправе приказывать мне, — ты должен перенести всех обратно! Мы не выплывем!
Я сбрасываю его руку, указываю вниз.
— Иди на помпы! Поговорим потом.
Киэнар не слушает меня — словно меня нет здесь, словно я не стою перед ним. Его глаза блестят как в лихорадке, крылья бьются, взрезают потоки воды. Я готов ударом стереть страх и одержимость с его лица, — но грохот новой волны заслоняет все.
Мне удается схватиться за поручень. Пена разбившейся волны умирает на досках мостика, мачта скрипит и шатается над нами.
Киэнар рядом со мной.
— Ты должен! — кричит он. — Ты здесь только для этого! Чтобы вернуть всех обратно, если будет опасно! Сделай это! Забери хотя бы тех, у кого нет крыльев!
— Заткнись, — говорю я. — Делай, что я сказал.
Я не успеваю ударить — Киэнар быстрее. Его удар сносит меня, сапоги скользят, палуба кренится, я едва удерживаюсь на ногах. Я отвечаю, бью со всей силы, но Киэнар сильнее. Темнота горит во мне, как неистовый смерч, но моя воля — тиски. Я не чувствую боли — лишь ярость — я смогу победить, заставлю его подчиниться.
Кто-то хватает меня, сдерживает, не давая драться, еще двое оттаскивают Киэнара. Армельта выкручивает ему руку, кричит на него. Я никогда не видел, чтобы она кричала на Киэнара.
— Прекрати! — Ее голос звенит. Молния вспыхивает, на миг выхватывая и искажая лица. — Не спорь с ним сейчас!
— Идем вниз, — говорит Цалти. Когда он успел подняться из трюма? — Там полно воды, нам нужны люди.
Гром раскатывается над нами, черное отражение молнии горит перед моими глазами. Цалти и Армельта уводят Киэнара. Тот, кто держал меня, разжимает руки. Это Каэрэт. Я отворачиваюсь от него, не говоря ни слова, и ловлю взгляд Шерири.
Он смотрит с ужасом, наша драка напугала его больше, чем буря.
Волны пенятся насколько хватает глаз. Корабль шатается среди них как скорлупка, снасти качаются, гудят и стонут.
— Что нужно делать? — спрашиваю я у Шерири.
Я вижу багровые блики в разрывах туч у горизонта, последние лучи уходящего солнца, — и только теперь понимаю, что буря слабеет. Гроза давно стихла, капли устало барабанят по поручням, дрожат в волосах. Волны, — враждебные и темные, — почти лишились сил. Они все меньше, в их голосе уже нет угрозы, лишь ропот.
Не успев появиться, закат уже тает. Тучи расходятся, но наступает ночь, провалы теней становятся все чернее. Предвестники Эртаара взлетают с реи на рею, вешают шары с белым светом, и мерцание электричества растекается по кораблю, превращает его в призрак, плывущий во тьме.
Я устал не меньше, чем море, звучащее вокруг нас. Если б мог — заснул бы прямо сейчас, чтобы проснуться на рассвете. Но еще не время. Я должен быть уверен, что буря миновала.
Палуба качается, но не взлетает отвесно, ветер бьет в лицо, но не сбивает с ног. Он свежий и чистый, в нем запах грозы, вкус полыхавших молний. Должно быть, не опустись солнце в бездну моря, в облаках появилась бы радуга. Увидеть бы это — многоцветный небесный лук над смирившимся морем. Я почти смеюсь этой мысли.
Распахиваю дверь каюты — белый свет ручьем течет мне навстречу. На столе сияет светильник, новый, больше чем тот, что стоял здесь утром. На кровати сидит Бета, — такая тонкая, измученная, почти прозрачная. Вскакивает мне навстречу, я ловлю ее за плечи, целую, усаживаю вновь. Ее голова перебинтована, — даже не касаясь, я чувствую рану под повязкой. Мне больно видеть Бету такой, она совсем обессилена.
Но у меня всегда достаточно сил. Никто и ничто не исчерпает их, даже здесь, вдали от дома.
Я сжимаю ладонь Беты, закрываю глаза. Из моего сердца к ней течет огонь войны, пламя нашей силы, — хоть ненамного, но станет легче.
Открыв глаза, встречаю встревоженный взгляд Беты. Она видит следы драки на моем лице, хочет спросить, но не спрашивает, — кто-то уже рассказал ей, что случилось.
— Все в порядке, — говорю я. — Буря утихла.
Она кивает, сотни невысказанных тревог дрожат между нами. Потом делает глубокий вдох и говорит:
— Мне нужно… увидеть белый сон. — Ее голос такой слабый, море забрало у нее больше сил, чем война и наши скитания. — Но я не знаю, смогу ли… уснуть сейчас, одна.
Она почти плачет и стыдится своих слов.
Темнота вспыхивает, грозя разорвать мне сердце, — но и без темноты я могу помочь Бете. Я вновь наклоняюсь, касаюсь ее губ, говорю:
— Я буду с тобой, пока не уснешь.
Моя одежда промокла, пропиталась солью. Я ищу сухую, — она в одном из ящиков, привинченных к стене, но я не помню в каком. Сундук с оружием Беты, коробка с картами, — я открываю все ящики подряд, пока не нахожу то, что нужно. Сухая одежда согревает кожу, пахнет домом: коридорами города и осенними предгорьями. У меня кружится голова, мне чудится запах вереска.
Пока я переодевался, Бета забралась под одеяло. Я сажусь рядом, беру ее за руку.
— Спи, — говорю я и касаюсь ее души мыслью:
«Я с тобой».
Рука Мельтиара была горячей, прикосновение пылало жарче, чем обычно. Что с ним? Может быть, холодное море, ливень и шквал пробрались в его кровь, разожгли лихорадку? Я шевельнулась, готовая открыть глаза, вынырнуть из сумрачной полудремы, — но Мельтиар почувствовал мою тревогу.
— Спи, — повторил он и крепче сжал мою ладонь.
Я вздохнула, попыталась забыть обо всем. Смогу ли я погрузиться в сон, смогу ли удержать ясность, встретиться с Коулом и Кори? Одеяло обволакивало меня, тепло кружилось вихрями, тянуло вниз, — но не в бездну моря. В другую глубину, безопасную и родную, дышащую ветрами земли и гулким эхом скал. Мельтиар держал меня за руку, горел так близко, не отпускал ни на миг.
Теплые волны качали меня, влекли все глубже, все дальше, и я покорилась им. Сумрак сменялся светом, вспышками ярких красок и вновь превращался в темноту. Я падала долго, так долго, что не заметила, как коснулась пола.
Он был твердым, не кренился и не шатался. Я обернулась, чтобы взглянуть на Мельтиара, но не увидела его. Жар прикосновения еще горел на ладони, я чувствовала сильные пальцы, сжимающие мою руку, — но она была пуста.
Никого не было рядом.
Это сон. Я во сне.
Тепло, обвивавшее меня совсем недавно, — улетучивалось, ускользало. Мысли стали острыми и ломкими, холод потек по коже. Я обхватила локти ладонями, ощутила тонкую скользкую ткань, — на мне была черная рубашка с сияющими пуговицами. Одежда для праздника, для триумфа, не для плавания в шторм.
