плакать, кричать, делать что-нибудь, кроме как лежать, дрожа, как испуганное животное. Чувство потери - Сэма, а теперь, возможно, и Бена - было огромным и непреодолимым, чувство насилия. Как будто все правила нормальности были наложены на их головы каким-то сумасшедшим хихикающим богом. Она не могла этого вынести, не могла больше.
Она постепенно подтянулась.
Медленные, шаркающие шаги.
Она застыла, страх прилип к ней, как ледяной покров. Нэнси лежала под его тяжестью, дрожа, её мозг отчаянно искал покой тьмы, забвения.
Но она бы этого не допустила.
Она прикусила нижнюю губу, причинив яркую и настоящую боль.
Тишина была тяжёлой, наполненной зловещим потенциалом или отсутствием такового. Кто-то был рядом. Она это знала. Она могла слышать их дыхание. Втягивание с тихим, хрипящим звуком. Теперь громче.
А потом запах... Господи, как тухлое мясо.
Хотя её мозг требовал, чтобы она спряталась, чтобы она была тихой и молчаливой, этого не могло быть. Она осторожно приподнялась на несколько дюймов, вытянула лицо над краем прилавка, чтобы посмотреть, какую форму примет её смерть...
И что-то ударило её прямо в лицо.
Она упала с чёрными точками перед глазами.
Она никогда не теряла сознание, но было близко. Кровь текла из её носа. Она почувствовала её вкус на губах. Реальность полностью вернулась.
Что бы ни ударило её, оно принесло боль, но она не осознавала этого, её разум был теперь занят боевым режимом, готовым сражаться насмерть. У неё всё ещё была скалка. Её кулак крепко сжал её. Когда она двинулась, что-то скатилось с её колен.
Софтбол.
Софтбол?
Ну конечно; естественно. Вот что её поразило. Это то, что...
Перед ней стоял маленький мальчик в грязном помятом синем костюме. Похоже, он только что вернулся с репетиции хора. Семь, восемь лет. Больше не будет. Нэнси попыталась улыбнуться ему, но увидела его глаза, жёлтые, словно круглые луны, полные непоколебимой ненависти. Слепая ненависть не к людям, не к животным, а к чему-то дикому и бешеному.
Да, он был похож на маленького мальчика, но он не был маленьким мальчиком.
Какой-то атавистический кошмар на заре расы, когда люди были хищниками, которые жили только для того, чтобы охотиться и убивать.
Он улыбнулся ей, с его губ текла слюна. Его волосы были растрёпаны, в них прилипли листья, лицо было цвета свежих сливок, но в пятнах и с прожилками грязи.
Не мальчик, а просто существо из могилы.
Нэнси медленно поднялась на ноги.
- Пожалуйста, - сказала она почти до слёз, прекрасно осознавая вес скалки в руке. - Я знаю, что ты болен... ты не можешь помочь тому, кто ты есть, но я не хочу причинять тебе боль. Не заставляй меня.
Он продолжал улыбаться, но не подходил ближе.
- Пожалуйста, - издевался он задыхающимся голосом, полным мокроты. - Я не хочу причинять тебе боль, не заставляй меня.
Затем он начал смеяться холодным лающим смехом, как вопль маньяка.
Нэнси отступила на шаг, мурашки ползли по её коже, и он прыгнул.
Она замахнулась на него скалкой, но промахнулась, когда он врезался в неё, повалив их обоих на пол. Он был диким в её руках, царапаясь пальцами, лягая ногами, тряся головой, щёлкая зубами. Живой и смертоносный, как мешок медноголовых змей, извиваясь и крутясь во всех направлениях, пока Нэнси пыталась скрыться от его зубов. Ощущение было... отвратительное, как живое, дышащее мясо. Ей удалось подцепить его ногой и отбросить назад.
Он врезался в стойку с болезненным мясистым звуком.
Он поднялся снова, жуткая ухмылка распахнула его бледное лицо.
Нэнси опустила скалку, и она врезалась ему в макушку. Она услышала мягкий треск. Он приподнялся, она продолжала опускать скалку, пока кровь не забрызгала ей лицо, а его голова не впала, как гниющая тыква. Когда его череп вскрыли, как консервную банку, содержимое стекало на пол. И даже тогда ей пришлось отрывать его холодные пальцы от своих лодыжек, где они были схвачены мёртвой хваткой. Тыльная сторона его рук была серой и шелушащейся.
Нэнси отшатнулась, почувствовав, как ветер высасывает её лёгкие.
Она упала на колени, захныкала и вздрогнула, наконец, её вырвало.
Тогда она только хотела умереть.
Она убила маленького мальчика.
Вот что с ней сделал этот грёбаный город. Может быть, он не вёл себя как мальчик или даже не был слишком похож на мальчика, но однажды, да, когда-то это было так. Невинный ребёнок, испорченный этим местом, осквернённый. Кат-Ривер сделал это с ним, и она стала последней невыразимой развязкой его прискорбного существования.
И снова, полностью оцепеневшая, та часть её, которая была человеком и обнадёживающей всего лишь ветром воспоминаний, Нэнси поднялась на ноги.
Она направилась к задней части магазина, чтобы найти лестницу, зная, что именно туда ей нужно идти. Волоча ноги, она продолжила путь.
Теперь она увидела лестницу, дверь, которая скрывалась за ней, чуть не сорванная с петель. На ступеньках валялись трупы, огромные участки их анатомии сдулись. Сцена из какого-то средневекового ада. Тела свалены в кучу, как солома.
Ей придётся перелезть через них.
По-другому никак.
Затем она услышала движение позади себя.
Она повернулась и безвольно подняла скалку, больше не замечая, что она залита кровью, мозгами и спутанными волосами.
Сэм стоял там.
Что-то вроде октябрьского лунного света наполнило его глаза. Они были ярко-жёлтыми, да, жёлтыми, как тыквенный череп, освещённый свечой, но казались почти серебристыми, отражающими, как поверхность зеркал. Она совершенно ясно видела в них себя. Его плоть была бесцветной, и он вонял смертью.
Нэнси почувствовала, как что-то влажное пощекотало её губы, и поняла, что это её язык.
Она всё это понимала, но что-то в ней полностью отключилось, отказалось смириться с этим. Она могла видеть ужасную рану на его шее, опухшую пурпурную, с почерневшими краями, всюду засохшую кровь, похожую на ржавчину.
Он умер.
Он должен был быть мёртв.
Никто не мог жить с таким
