— Убирайся с дороги, — рявкнул он Фабрини, приближаясь к существу с веслом в руках.
Хапп стонал и хватал ртом воздух. Казалось, что его вот-вот вырвет. Он выскользнул из рук Крайчека. Тот вскрикнул… но было уже слишком поздно. Нога Хаппа оказалась слишком близко к рыбе, и ее извивающиеся усики задели открытую кожу, оставив красные вертикальные нарывы, как при сепсисе или ожоге. Хапп закричал и заметался, изо рта потекла кровь. Нога в том месте, где ее коснулись усики, посинела, потом стала чернеть. Раздулась, как дрожжевое тесто. Хапп содрогнулся и резко обмяк.
Все замерли.
Крайчек скулил, не решаясь притронуться к телу Хаппа. Возможно, от страха.
Сакс уставился на тварь.
Глаз у нее не было, но все эти усы росли вокруг дряблого отверстия, видимо, служащего ртом. С каждым вдохом, когда пластины растягивались, этот мерзкий рот широко раскрывался. В нем были какие-то штуковины, возможно, языки. Хотя больше это походило на гнездо тонких голубых червей.
Тут Сакс понял, как охотилась эта тварь.
Она использовала эти червеобразные языки, чтобы заманить рыбу, как аллигатор делает своим языком, когда ловит черепаху. И как только добыча подплывает к этому дряблому ротовому отверстию, усики хватают ее и вводят ей парализующий нейротоксин. Вот чем были те красные шипы — нематоцистами, жалящими клетками, как у медузы. Усы действовали как щупальца морской анемоны… хватали и убивали то, что приманивали языки. Сакс понял, почему у твари были такие плавники… они походили на ноги, потому что она, вероятно, ползала по дну.
— Уверен, что не хочешь разделать этого ублюдка? — спросил он Менхауса. Тот тупо покачал головой, словно сперва хотел, но потом передумал.
Сакс встал рядом с рыбой… но не слишком близко.
Та почти уже не шевелилась. Усики едва подрагивали. От нее исходил сильный запах разложения, как от ведра с дымящимися внутренностями. Сакс вскинул весло и обрушил твари на голову. Пластинки были не такими жесткими, как ему сперва показалось. От удара одна из них раскололась, как арахисовая скорлупа… из нее полилась чернильно-черная жидкость. Сакс вскинул весло и опустил, превращая усики в кашу. Он продолжал молотить, пока она вся не лопнула, вывалив на палубу дымящиеся мясистые органы и исторгнув желтую студенистую жидкость.
Запах от нее поднялся тот еще.
Фабрини стошнило за борт.
Менхаус был зеленым, как мох.
Но Кук, казалось, был безразличен ко всему. Если рыба и вызывала у него отвращение, то он не подавал вида. Он сидел на корме с невозмутимым видом. Бледный и измученный, но не настолько, как остальные.
— Кто будет убирать этот гребаный бардак? — спросил Сакс. — Как насчет тебя, Кук?
Кук ответил легкой ухмылкой.
— Еще чего!
— Что ж, — сказал Сакс, окуная весло в воду и стараясь смыть с него грязь, — похоже, придется этим заняться тебе, Менхаус. И берегись щупалец. Они все еще могут ужалить. И чертовски больно. Спроси Хаппа.
Менхаус выглядел так, будто его вот-вот вырвет, но понимал, что работа досталась ему. Он затащил на лодку рыбу, ему и выбрасывать. Ему потребовалось какое-то время, чтобы справиться с желудком. Но потом он надел перчатки, подошел к рыбе, схватил за хвост и, поднатужившись, выбросил за борт. Несколько секунд она держалась на поверхности, а потом стала медленно погружаться вниз.
— Было не так уж и плохо, правда? — сказал он, обращаясь к остальным. — Сосунки чертовы. Это всего лишь рыба.
Но теперь им нужно было решить, что делать с трупом Хаппа. Никто, казалось, не хотел касаться его. Никто, кроме Сакса. Пока остальные были заняты своими мыслями, Сакс увидел рукоятку ножа, торчащую из-за голенища сапога Хаппа. Убедившись, что никто не смотрит, он вытащил его и сунул себе в сапог.
Казалось, никто этого не заметил.
Кроме Кука. Он, конечно же, увидел. Но Сакс предупредил его ледяной улыбкой, что он у него на крючке. И когда придет время, использует нож против его.
— Что насчет Хаппа? — наконец, спросил Фабрини.
Но не получил ответа.
Поэтому Сакс сказал:
— Похоже, нам негде особенно хоронить, так что он отправится за борт.
— Ты… ты не можешь так поступать, — заикаясь, попытался возразить Крайчек.
— Почему это?
— Господи Иисусе, Сакс, нам хотя бы нужно произнести какую-нибудь речь, — сказал Фабрини.
— Ладно, ты прав. Прощай, Хапп. — Сакс, казалось, забавлялся. — Ну вот, я произнес речь.
— Ты — говнюк, — на полном серьезе заявил Кук.
Сакс ухмыльнулся.
— Рад, что ты так думаешь. Помоги… Бери его за ноги. На счет три…
С того момента, как они забрались на крышку люка, Кушинг слушал это беспрестанно. Что у Сольца слабый желудок, чувствительная кожа, артрит обоих коленей, бесчисленные аллергии, ангина, близорукость, облысение. Что он склонен к воспалению десен, инфекции мочевого пузыря и необъяснимым болям в ногах. Ходячее пособие по ипохондрии. На корабле у него были лекарства от всего этого — таблетки, мази, капли. А теперь не осталось ничего.
И он старался вдолбить это Кушингу.
Кушинг не знал, сколько еще сможет терпеть. Сольц изводил его своим бесконечным перечислением жалоб и недугов, но не это было самое страшное. Основной проблемой было то, что они застряли посреди какого-то жуткого океана, и Кушинг мог с твердой уверенностью сказать, что это не воды Атлантики.
Он продолжал успокаивать Сольца. Заверял его, что туман рассеется, и их спасут… Вот только надолго ли его хватит?
— У нас правда нет шансов, да? — спросил Сольц.
— Есть, конечно, — снова солгал Кушинг. — Главное — терпение. Просто нужно потерпеть.
Но Сольц выглядел удрученным.
— Я уверен, что когда придет помощь, мы будем давно мертвы. Если она вообще придет.
— Придет. Должна придти.
— Мне нужна вода, — простонал Сольц. — Похоже, у меня обезвоживание.
— У тебя не обезвоживание. Оно не наступает так быстро.
Сольц коснулся своей лысеющей головы.
— Может, у тебя так. А я другой.
— Ты не другой.
— Нет, другой. Всегда был таким. Я более чувствителен к таким вещам, чем остальные. Почти ко всему.
Кушинг вздохнул. За что мне достался этот парень? — задумался он.
— Сольц, какого хрена ты на это подписался? — спросил он. — Скажи мне, ради бога, почему парень вроде тебя едет в джунгли Южной Америки строить взлетно-посадочную полосу? Мне кажется, такой образ жизни далеко не для тебя.
— Деньги. Разве не в них причина всего, что мы делаем, Кушинг? Разве не из-за них мы идем на безумные риски и ставим на кон собственную жизнь? — ответил ему Сольц. — Раве не так?