право мама имела искать для родной дочери другого папу?! Это казалось Сюзанне таким невероятным, что она стала закрываться от матери.
Сюзанна сознательно выстраивала вокруг себя защитный невидимый кокон и не пускала туда никого. Ей казалось, что только внутри этого кокона она сохранит оставшееся от отца. И постепенно его образ, словно в ответ на её старания, стал крепнуть и обрастать деталями.
Отметив это, как факт, Сюзанна теперь рьяно оберегала восстановленный образ отца — оберегала от всех возможных посягательств. А самым важным из таких посягательств и был этот крепнущий с каждым днём союз мамы и дяди Олега. Поэтому, когда мама сообщила дочке о новой жизни, о новой квартире и о новом папе, Сюзанна это расценила, как предзнаменование бури — бури, в которой могут разрушить то, что осталось от настоящего папы, или же бури, способной на совсем уж неожиданное. И за это «совсем уже неожиданное» Сюзанна цеплялась, как за спасательный круг.
Олег пропал.
Марина не находила себе места. Он исчез при таких обстоятельствах, что следователи только разводили руками. Камера видеонаблюдения из магазина напротив захватывала и противоположную сторону. Было видно, как Олег зашёл в свой подъезд и больше не выходил. Это было два дня назад. С тех пор его больше не видели.
Марина присутствовала при разговоре следователя с Сюзи и запомнила слова дочери: «Мой новый папа пришёл, затем ему позвонили, и он сразу ушёл обратно. Я его даже не видела, а только слышала».
Ему позвонили, и он ушёл? Но тогда почему, проверив отчёты телефонного оператора, следователи никаких входящих звонков (а также и исходящих) в обозначенное время там не обнаружили? Получается, у Олега был другой номер? Выходит, у него был другой телефон — о котором Марина не знала?!
Всё это казалось ей таким маловероятным, что она отрицала подобные мысли. Да, она познакомилась с ним меньше года назад, но она была уверена, что они доверяют друг другу. Она видела, что Олег хочет сблизиться с Сюзи. Также она замечала, что Сюзи не принимает его — даже выказывает неприязнь. Между тем она верила, что пройдёт время, и дочка привыкнет к нему, ведь по сущности Олег — неплохой человек. Да, он немного нарцисс, но он щедрый — и что главное, он искренен в своей щедрости! Да, у него никогда не было своих детей, но при общении с Сюзи он словно сияет — и опять же: в этом сиянии он тоже искренен!
Но самое главное — Олег любил Марину! И в знак этой любви он ещё до свадьбы оформил ей дарственную своей квартиры — хотя она его об этом не просила, и даже больше: она испугалась такого поступка Олега! А если бы ей пришлось признаваться в своих чувствах, тогда и она бы сказала, что, наверное, любит его. И он знал об этом «наверное» и не требовал от неё большего!
Нет, нет и нет! Здесь непременно что-то произошло — она чувствовала это на уровне подсознания! И произошло это «что-то» именно в этом доме! Но что?! Кто ответит на этот вопрос и кто вернёт ей Олега, — если даже полиция, опросившая все квартиры в доме — во всех подъездах этого дома, оказалась бессильной?!
— Олег, вернись! Пожалуйста! — Марина ходила по пустой квартире (если не считать в своей комнате малышку Сюзи) и, ломая руки, говорила сама с собой.
— Пожалуйста, вернись! Ведь нельзя исчезнуть так просто! Так… так не бывает!
Она остановилась посреди гостиной. Её губы слегка подрагивали, и она прижала их тылом ладошки. Громко всхлипнув, Марина собиралась разрыдаться уже в полную, как случилось невероятное: сзади подошла дочка и обняла её — обняла с такой силой, что стало тяжело дышать!
— О, род… ная, — выдохнула Марина и, повернувшись, прижала Сюзанну к себе. — Что же нам делать, милая? Что же нам делать?
Простояв так с полминуты, они посмотрели друг на друга. Дочка улыбнулась и склонила голову чуть набок; своим взглядом она словно бы говорила: «Ну, хватит, мам! Погоревали! Давай жить дальше!».
Марина призадумалась. Улыбка дочери — это хорошо. Но…
Но вместо должного облегчения растерянная женщина вдруг почувствовала некоторую оторопь; по её телу медленно прокатилась холодная волна, и она вздрогнула — вздрогнула внутри; снаружи она лишь почему-то напряглась. Улыбка дочери сейчас была совсем не такой, как раньше! Марина попыталась заглянуть внутрь Сюзанны — и ужаснулась от увиденного.
Именно сейчас в долгожданной улыбке этой малышки сидело что-то неподобающее: дочь словно заискивала перед ней, и в этом своём заискивании она не могла скрыть и совсем уж невероятное — переполнявшую её… радость!
Всё это было таким очевидным, что Марина схватила Сюзанну за плечи и, встряхнув её, выдохнула:
— Ты… что-то … знаешь?! Говори-и! Сейчас же!
Марина задыхалась. Но дочка зло сверкнула глазами, вырвалась и, обхватив себя руками, убежала в детскую.
Марина, замерев, оставалась на месте. Она порывалась броситься следом, но что-то удерживало её. Вместо этого она решилась на то, чему противилась все эти дни. Она решилась подсмотреть за дочерью.
Но для чего?!
Ещё не ответив на этот вопрос, Марина прошла в их с Олегом спальню, открыла крышку стоявшего на комоде ноутбука и нажала кнопку включения. Экран засветился. Где-то рядом должен быть ещё кабель от регистратора. Вот он. Марина подсоединила его.
Через несколько минут на экране появилась комната дочери. Сюзанна сидела за столом и водила по нему пальцами. Лица её не было видно, но даже со спины она казалась обиженной.
Для чего это? Для чего Марина сейчас делает всё это — ведь она с самого начала не поддерживала идею Олега насчёт скрытой камеры! Ответ всё не приходил. Она просто смотрела на экран и чего-то ждала.
Неожиданно Марину передёрнуло. Эта дата в левом нижнем углу экрана. И этот отчёт времени. Почему она на них сейчас так смотрит?!
Словно завороженная, Марина свернула окно с видео и открыла папку с архивом. Её интересует папка с позавчерашним днём — когда пропал Олег. Открыв нужную папку, Марина защёлкала по файлам, чтобы найти то самое время.
На одном из файлов она замерла и перестала дышать. В её округлившихся глазах висели мерцающие отражения экранов. Она даже не моргала.
Вдруг она резко откинулась назад, лицо её исказилось до неузнаваемости, и Марина пронзительно закричала. Её тело вдруг обмякло, и она завалилась на пол. Последнее, что она запомнила, была дочь, прятавшая в ладошках свой смех.
