Протряслись мимо покосившихся плетней, завернули за угол. Внезапно председатель сбавил скорость и насторожился. Его напряжение передалось Виктору. У двора, к которому они, судя по всему, направлялись, собралось с десяток сельчан.
– Это еще, что за сборище? – голос председателя нервно дрогнул.
– Беда, Степаныч. Гришка утоп. Васильич, вон, на рыбалку пошел. К обеду стал удочки сматывать. Крючок зацепился, полез доставать, а пацан в камышах качается…
Старик с клюкой, древний, как сама жизнь, словно упивался тем, что первым донес новость начальству. Остальные, молча, сгрудились у калитки. А из двора доносился надрывный вой обезумевшей от горя матери.
Мальчишка лет двенадцати в утратившей цвет, сбившейся комками от высохшей влаги рубашке и серых, закатанных до колен брюках лежал на лавке посреди двора. Его длинные русые волосы спутались вперемешку со ссохшейся коричневой тиной. Над застывшим восковой маской лицом зловеще жужжали отвратительные зеленые мухи.
– Негоже ему здесь лежать, нужно в дом отнести…
Степаныч нежно подвинул рыдающую мать, подозвал кого-то из мужиков, вдвоем вместе с лавкой они подняли тело мальчика и понесли к крыльцу. Рука мальчика соскользнула, беспомощно свесилась, судорожно сжатый кулачек разомкнулся и что-то металлическое негромко звякнуло о выложенную камнем дорожку.
– Что это?
Виктор нагнулся и поднял потускневшее от времени колечко с витиеватым старинным узором. Он протянул находку мужику, который помогал председателю, но тот едва увидев колечко, резко отпрянул и едва не выронил страшную ношу. Его лицо исказилось, побледнело и по цвету теперь мало отличалось от лица погибшего мальчика.
– Ну, что ты там! – крикнул Степаныч, мужик встрепенулся и едва ли не бегом бросился вслед за председателем в распахнутую дверь.
Платочком Виктор протер находку и в лучах полуденного солнца вспыхнула яркая блестинка. Она словно кинжалом пронзила мозг, земля покачнулась под ногами…
Перегрелся, наверное.
Виктор замотал колечко в платочек, спрятал в нагрудном кармане рубашки и, чтобы не упасть, прислонился к стене дома.
* * *
– Откуда мне знать, куда делся ваш сотрудник? Ну да, был, сам его привез. Посмотрел погреб, сказал, что ничего интересного для науки в нем нет… Что я нянька ему? У меня, знаете, своих забот по горло… Вот-вот, правильно… Обращайтесь в милицию, пусть ищут. Им за это деньги платят…
Степаныч в сердцах бросил трубку на рычаг, от чего аппарат жалобно забренчал.
– Марьяна! – гаркнул.
В кабинет робко вошла худенькая старушка с веником в руке.
– Признавайся, куда очкарика дела?
– Я ж уже рассказывала, Степаныч. Я его в горнице положила. Утром встала, а его и след простыл. Наверное, к большаку пошел, попутку ловить…
Оперативник из областного УВД прибыл на следующее утро. Мрачный, хмурый недовольный.
– Не фиг мне делать, как всякой ерундой заниматься. Могли бы и участкового прислать, – жаловался Степанычу. – Так нет! Научный сотрудник, возможно, будущее светило, – передразнил кого-то из своих начальников. – Загулял парень, а ты – голову ломай…
– Так вторая неделя пошла…
– А… – оперативник махнул рукой. – Где гарантия, что он здесь пропал? Может, с ним в городе что-то случилось?
После разговора с председателем милиционер допросил нескольких сельчан, но ничего интересного из их рассказов не выудил. Последней Виктора видела Марьяна, у которой председатель определил его на ночлег. Старушка не на шутку испугалась разговора с представителем власти и не могла двух слов связать.
– Ладно, покажите мне тот злосчастный погреб, и буду сваливать. Нечего мне здесь делать. Никаких следов и никакого мотива… Висяк, одним словам. Может, сам объявится?
Дыра в поросшей сорняками груде камней оперативника не прельстила. Желания лезть вниз и пачкать одежду у него не возникло. Посветил вниз фонариком: пустая комнатушка, выложенная потемневшим от времени и сырости некогда красным кирпичом. Ничего интересного.
– Погодь-ка…
В первый и последний раз Степаныч спускался в подземелье вместе с пропавшим Виктором, особо ни к чему не присматривался, полагался на опытный глаз ученого. Да, по правде, и присматривать было не к чему. Голые стены, сводчатый потолок, грязный пол с кучами мусора под ногами. Сейчас что-то было не так. Он поводил фонариком по тесной клетушке. В одном из углов валялась куча битых кирпичей. Несомненно, она появилась недавно, цвет на изломах резко контрастировал с нетронутой кладкой.
– Спускаемся! – велел приказным тоном, оперативник недовольно поморщился, но возражать не стал.
В углу возле битых кирпичей валялся ломик, а в стене зияло черное отверстие. Небольшое, такое, чтобы в него можно было пролезть.
– Ну, ни фига себе, сказал я себе… – присвистнул милиционер.
В узкой тесной нише стоял гроб, сколоченный из твердой породы дерева и прекрасно сохранившийся. В нем мирно покоился скелет, на безымянном пальце которого поблескивал металлический ободок. Виктор лежал рядом, застыл в нелепой позе. Казалось, он хотел обнять скелет и в то же время жутко его боялся.
– Вот и объявилась пропажа, – довольно ухмыльнулся милиционер, интересно, что он здесь забыл?
– Может, клад искал?
Оперативник безразличным взглядом скользнул по трупу ученого и потянулся к кольцу на пальце скелета.
– Не смей! – истерически завизжал Степаныч.
– Так, улика ведь… Вещдок – промямлил смущенно милиционер, наткнулся на испепеляющий взгляд председателя и покорно опустил руку.
Следов насильственной смерти эксперты, прибывшие на место происшествия, не обнаружили. Констатировали смерть от сердечного приступа.
Когда тело, упакованное в брезентовый мешок, грузили в труповозку, председатель вдруг встрепенулся, бросился в подвал и вскоре вернулся запыхавшийся с поломанными очками в руках.
– Это тоже заберите, – сунул их в руку равнодушному санитару. – Не хватало мне для полного счастья еще призрак научного сотрудника заиметь…
* * *
Степаныч лично проконтролировал, как заливался бетон в подземелье. Понадобилось не меньше десятка «ЗИЛов». Он был доволен результатом. Теперь никто не сможет проникнуть в склеп, а призрак, получивший желанное кольцо, должен был успокоиться. Огорчало лишь, что с идеей клуба в барском особняке придется распрощаться. После происшедшего, сельчан в него никаким калачом не заманишь.
Солнце клонилось к закату. Зелень, утратив дневную свежесть, поблекла и приуныла. Сумерки незаметно, но уверенно прибирали все к своим рукам. Исчезла радость света, на смену ей надвигалась тоскливая серость.
