— Мы уходим, — говорит работник. — Наши сожаления не вернут вам сгоревшего урожая. Пусть в будущем году и вам и нам больше повезет с работой и праздником жатвы. Парни, я правду говорю?..
— Конечно, конечно, — отвечают остальные, но в голосах слышится разочарование.
Антуан читает недовольство на их припорошенных пылью и залитых потом лицах.
— Обождите, — произносит он, — мне не хотелось бы, чтобы говорили, что в Лану не держат обещаний. Зло случилось, но труд свой вы затратили… я поставлю вам вино, припрятанное специально для праздника жатвы, и каждый унесет с собой кусок свиньи, которую мы собирались зажарить… Только прошу вас праздновать в другом месте, у нас не лежит сердце к развлечениям…
Работникам другого и не надо. И, получая свою порцию вина и свинины, они громкими голосами начинают жалеть Антуана и его родню.
— Не беспокойтесь, — повторяет Галиотт, разнося куски присоленного мяса, — бывали несчастья и похуже… например, смерть бедняги Моарк'ха! Он был в самом расцвете сил… Того несчастья можно было избежать.
Она вдруг замолкает. Анриетта и Антуан сурово глядят на нее. Внезапная тишина подчеркивает последнюю фразу Галиотт. Но ни один из работников, похоже, не замечает смятения старой служанки, фермера и его жены. Люди слишком заняты тем, чтобы уложить в потрепанные сумки свою долю, которую заслужили неделей мучительных усилий.
— Если бы у вас была собака, — произносит самый старый из сезонников, и слова вырываются из-за его сгнивших зубов с присвистом, — она бы залаяла, и, черт подери, мы все могли бы чем-нибудь помочь. Правда, парни?
Те послушно кивают.
— Но только вот, — продолжает старик, — у вас нет собаки. Вы единственные в округе, у кого ее нет… Если вдруг пожелаете завести, я знаю..
Анриетта прерывает его и показывает обрывок цепи на кольце, вмурованном в стену фермы. От дождей на штукатурке образовались ржавые потеки.
— Много лет назад, — говорит она, — еще до рождения девочки, у нас был отличный пес, но он взбесился и однажды ночью удрал… Потом мы пытались заводить других собак, но не получалось. Через несколько дней они удирали, и даже цепь не могла их удержать. Поди пойми это зверье… Поэтому мы и отказались от поисков. Обходимся как можем. Пас
туху потруднее, и все же он справляется. Вопрос привычки…
Когда сумки наполнились, работники отправились за одеждой. Они долго проверяли, не забыли ли чего, а потом потянулись кто в сторону городка, кто на другие фермы. На повороте дороги сезонники обернулись и равнодушно помахали на прощание.
Нещадно палящее солнце круто лезет в зенит. Уже десять часов. Коровы ревут — у них распирает вымя. Утро прошло в разговорах по поводу потери хлеба. Лица напряжены. Антуан подает знак Люка и пастуху. Они втроем направляются в сторону хлева, где их ждет утренняя работа. Анриетта спешит за подойником. Жанна тут же подходит к Галиотт. Служанка обтирает солено-жирные руки о голубой полотняный передник. Соль попала между пальцев и въедается в трещины, не заживающие ни летом, ни зимой.
— Галиотт, — Жанна смотрит прямо в глаза служанке, — Галиотт, почему мне не говорят, как умер отец? Расскажи. Клянусь, никто не узнает об этом… Я уже не девчонка… Мне шестнадцать лет. У меня есть право.
Старуха резким движением отворачивается. Она разглаживает передник и, неуклюже переступая больными ногами, спешит за Анриеттой.
В одиннадцать часов в Лану приходят люди из Ланглуа. По пути жандармы рассказали им о преступлении, которое совершил схваченный ими человек. Пришли Жермен и Леон Тюрпо. Братья садятся на бортик поилки и с серьезными лицами слушают рассказ Антуана. Когда владелец фермы замолкает, они согласно кивают и бормочут слова утешения, думая про себя, что сами едва не стали жертвами. Этот работник приходил к ним, в Ланглуа, наниматься неделю назад. Они тут же взяли его из-за приятного облика. Сезонник принялся за работу и работал за троих, не жалуясь на трудности, несмотря на возраст. Он был виртуозным косарем — таких встретишь не часто. Но как раз позавчера, начав косить с самой зари, он вдруг бросил серп и ушел, не сказав ни слова, будто был озабочен ведомыми только ему событиями. Пытаясь его удержать, Жермен заметил на его высоком благородном лбу морщины беспокойства. Никакие слова и обещания не поколебали его неожиданного решения.
Мужчины несколько минут молча переглядываются. Наконец Тюрпо уходят, благодаря судьбу за удачу. Когда они скрываются за поворотом, появляется Блез, сын Леона. Он пришел из Нолленса. Антуан удалился в столовую. В дверях показывается Жанна с пустым ведром и направляется к колодцу.
Когда девушка замечает парня, в ее глазах вспыхивает огонек удовольствия, но она не останавливается, а равнодушно кричит ему:
— А вот и ты!.. Ты пришел слишком поздно, твои только что отправились восвояси, поспеши, может, догонишь их… До свидания!
И начинает крепить ведро к длинной колодезной цепи. Жанна опускает ведро, придерживая железные звенья ладонями. Дно ведра глухо звякает, ударившись о воду. Блез подходит к девушке. Он не осмеливается заговорить с нею. Еще ни разу она не была с ним так сурова, а теперь и вовсе притворяется, что не замечает его. Потом все же поворачивается к Блезу, и он улыбается. Губы его растягиваются, приоткрывая зубы волчонка. Жанна не смягчается. Не отвечая на улыбку, она ставит колено на край колодца и тянет наверх полное ведро. Вода выплескивается из ведра и стекает по стенкам колодца, как грозовой ливень. Девушка вынимает полупустое ведро. Блез помогает поставить его на камень. Вместо благодарности она окидывает парня ледяным взглядом с головы до ног. Ее лоб морщится. Жанне хочется выглядеть враждебной, но ямки на загорелых щеках выдают ее. И парень вдруг заливается громким радостным смехом.
— Ты хочешь поиздеваться надо мной. Похоже, это доставляет тебе удовольствие, и, честное слово, не знаю, рада ты меня видеть или я тебе разонравился… А ведь три дня назад мы вдвоем… Помнишь?
Жанна откидывает голову, и волосы ее рассыпаются по плечам. Потом она вскидывает глаза — Блез выше ее на голову — и смотрит на него взглядом повелительницы.
— А зачем тебе знать, рада я тебя видеть или нет? Думай что хочешь, а если я тебе не нравлюсь, можешь здесь не появляться.
Блез недоумевает. Он не ждал подобного ответа.
— Ты изменилась… Я не то хотел сказать, Меченая…
На этот раз Жанна не сдерживает гнева.
— Прежде всего отныне я не желаю, чтобы меня называли Меченой, понял? Кто меня любит, так называть меня не должен, разве моя вина, что меня уронили при рождении, иначе не появилось бы этой метки на лбу. Я здесь ни при чем…
