– Да, я так хочу!
– Молодец! – отозвался мастер, не поднимая головы от альбома. Темные волосы падали ему на глаза. Он набрасывал эскиз, время от времени сдувая прядь с носа, – вы молодец, не дали сбить себя с толку. Сейчас, один готов. Признайтесь, хотели сначала другого захотеть, да? Того, чего принято, да? Эдакий набор плейбоя?
Витька засмеялся. Поднял кота на руки. Поглаживая кошачий живот, услышал пальцами и коленями, как завелся под теплой шерстью урчальный моторчик:
– Знаете, это все, как в кино. Кровью расписываться не заставите?
– А вам кажется, что я исполняю желания? …Второй готов. Сейчас сделаю третий – и выберете. …Ошибаетесь. Это все психология. Вам же теперь с этой картинкой всю жизнь ходить. Вы должны ее любить, как женщину, нет, как часть себя. Но я не отращиваю вам еще одну руку или ногу. Я проявляю. …Ну вот, готово.
Мастер соскочил со стола и подал первый набросок.
Витька разволновался. На листе он увидел бабочку. Черные бархатные крылья, покрытые витражной мозаикой разных оттенков. Черный с изумрудным, черный с пурпурным отливом, прожилки черного серебра, кайма цвета старого золота – по краю крыльев. Он восхищенно вглядывался в изломанность фрагментов, граница каждого – уже рисунок следующего. Некоторые плоскости небрежно подштрихованы яркими мелками.
– Там будут прозрачные детали, – подсказал мастер. И Витька вдруг увидел, какая она вся хрупкая, его бабочка – просвечивает насквозь! А рисунок крыльев сложился в картинку и позволил увидеть нежный профиль, короткий носик, распахнутый глаз, вьющиеся волосы.
– Феечка! – сказал Витька. Мастер улыбнулся.
– Был такой художник – Муха. Да… Смотрите следующий.
На следующем рисунке прямо на него летела чайка. Ярко-желтые глаза с черной сердцевиной, разинутый в крике клюв. И над все этим – остро изломанные крылья. Черные концы их казались испачканными кровью.
– Ух! – Витька невольно отодвинул рисунок и прищурился, чтобы сбить резкость очертаний.
Казалось, что птица приближается. Атакует. Он обратил внимание, что изображена она чуть сбоку и в повороте. Будто летела мимо, но, увидев его, резко вывернулась, атакуя.
– Видите, – сообщил мастер, – она летит на вас, но голова повернута, чтобы можно было хорошо разглядеть глаз. Посмотрите в глазок внимательно…
Витька всмотрелся, пытаясь избавиться от наваждения, – ему казалось, что птица находится в беспрерывном стремительном движении. И увидел, что зрачок – это крошечный силуэт, стройная фигурка в золоте огромного солнечного диска.
«Она выходит из воды» – подумал Витька. «Она ко мне идет!» – его слегка замутило от все усложняющегося движения – полет, поворот, текучесть воды – все перемещалось, оставаясь на месте. Желудок плавно съехал вниз, вызывая в памяти ощущения детства – большие качели, близкое небо.
Он резко перевернул эскиз. Прижал бумагу ладонью и беспомощно глянул на мастера. Тот курил, смотрел с непонятным выражением. Витька молчал. Мастер приподнял брови и холодновато спросил:
– Что, показывать третий?
– Если можно… – чувствовал себя гадко, но остановиться не мог, и ел глазами изнанку третьего эскиза, который хозяин небрежно прижал локтем к боку, прикуривая следующую сигарету.
Мастер вздохнул, спрыгнул со стола и заходил по захламленным лабиринтам, продолжая держать рисунок под мышкой. Каждый раз, когда он поворачивался, Витька напрягался, надеясь увидеть хоть что-то на изломанном листе.
– Три желания, – раздумчиво проговорил мастер, – три попытки, три дороги, три дочери царя… каким хламом забиты ваши головы! Откуда столько жадности? Вы уверены, что третье самое лучшее! Вы думаете, «чтО он придержал для себя? Что-то неимоверное!» Восхитили мои эскизы, так? Но, не покажи я вам третий, останетесь разочарованы и будете вечно тосковать по тому, чего недополучили. И все потускнеет, станет ненужным. А я, принятый поначалу за гения, стану для вас насмешником за спиной.
Витька слушал, чувствуя, как жар заливает шею, уши, лицо. Он опустил голову, и ему казалось: жар, стекая по носу, начнет капать на пол, прожигая линолеум. Тогда он резко поднял лицо и глянул на мастера:
– Как вас зовут?
– Что? А, да, мы же не познакомились. Я, обычно, не настаиваю на условностях. Люди приходят ко мне только один раз. Продолжения не бывает.
– Да, я это понял! И растерялся! Я же не могу ошибиться! Это же не просто так татуировка, чтоб после еще одну! Поймите! Я фотограф, – образы, тени, линии – профессия. Я восхищен, да. Но хочу, чтоб в самое сердце, понимаете? Вы же сами сказали, спрашивали то есть, чего хочу. Я и хочу… чтоб…
Он замолчал. Снова опустил голову:
– А если своей не найду, не буду делать. Вообще. Клянусь.
Слова упали на истертый линолеум смятыми бумажками. После минутной тишины Витька поднял голову и растерялся, натолкнувшись на взгляд, полный сожаления и понимания.
Мастер покачивал головой, медленно сминая так и не увиденный эскиз. Вздохнул, отбросив бумажный комок, и двинулся к стене с занавеской.
Подойдя, осмотрел старый шкаф, из тех, что бабушки называют «шифоньерчиками», примерился и ухватился с одной стороны.
– Идите, поможете.
Витька с готовностью ухватился за обшарпанную фанеру. Вдвоем они отодвинули ветерана. За ним обнаружился большой лист бумаги, небрежно прикнопленный к стенке.
– Сейчас, – мастер отколупывал кнопки, складывая их в ладонь. Лист зашуршал, свернулся верхней частью и отвалился, и Витька застыл перед открывшимся фотопортретом, намертво приклеенным к старой стене.
Это было черно-белое изображение. Спиной к зрителю сидела обнаженная девушка. Только что сидела ягодицами на пятках и, вот, собралась вставать. Плавно изогнув спину с цепочкой оттененных позвонков, она опиралась пальцами правой руки в пол – просто так, легонько и без напряжения. В правую же сторону наклонена голова – прямые черные волосы, едва доходя до плеч, длинными иглами показывали направление наклона. Округлые ягодицы, уже приподнявшись над ступнями, слегка напряжены. И трогательно, чуть косолапо повернутые ступни с поджатыми пальчиками. Узкие пятки, на черно-белом снимке казавшиеся темнее, чем остальная кожа («она же сидела на них» – подумал, – «они темно-розовые»). Левая рука модели, с отставленным в сторону локтем, пальцами касалась уха, слегка взъерошив в этом месте волосы.
Съедая глазами снимок (за шкафом, не новый, нет ее, нет! В этой жизни, наверное, нет…), не сразу заметил татуировку. Какое тату, если только что он увидел свою женщину!
Множество женщин пытаются уговорить мужчин в сладкий момент после сладкого оргазма – я твоя женщина! И многие мужчины, ощущая неумолимое течение времени – песок меж растопыренных пальцев (а что я смогу через пять-десять-пятнадцать лет?), кивают головой в душной темноте, насыщенной испарениями джунглей – да! Не забыв уточнить про себя – ну, наверное, да….
