Патологоанатом хирургу мужик свой, вместе спирт дули. Накатал бумагу, чтоб дружка отмазать.
Прокурор понимал: если дело против хирурга возбудить, получится один мыльный пузырь. В первый раз, что ли, залечили?! А тут шаман под руку подвернулся. Ага!
Иди сюда, моя маленькая! Забегали — что за травы, кто право дал врачеванием заниматься? Взялись за потомственного мракобеса. Но из трав статья тоже не шибко шьется. Давай у него обыск делать. Нашли неучтенные шкурки. У кого их здесь нет, но все равно, это уже ближе к телу. Кроме шкурок, правда, ничего не накопали, но уж на шкурках тех отоспались. В общем, раскрутили Отолона на всю катушку, и отбухал он срок целиком и полностью без всякого скощения. Вернулся, когда уже и за настоящую уголовщину сажать перестали. Не узнали его. И не в возрасте даже дело. Просто изломало человека.
Теперь совсем бирюком живет, замкнулся, попивать стал. Начнешь говорить с ним, дурачка из себя корчит. Аборигены, правда, его не забыли — шаман всегда шаманом остается. Иногда приходят пошушукаться. И теперь из-за медвежьих дел к старику потянулись.
Но, по правде говоря, давно кончился Отолон. Сейчас все время дома сидит. Вроде, назначили ему какую-то пенсию, в тайге грибы, ягоды, папоротник собирает…
Грунтовка вильнула в просвет между тальниками и вывела к неширокой речке. В гладкой свинцовой воде, будто застывшей в пригоршне низких берегов, отражались разлапистые лиственницы, росшие на противоположной стороне. Сразу за редко стоящими деревьями хмуро темнел сплошной лес, а дальше из его чащи дыбилась к небу округлая, зеленовато-бурая сопка.
Тесня дорогу к самому откосу берега, вытянулись неровным строем разномастные, опутанные по верху «колючкой» заборы, подпертые поленницами дров. Из-за валких изгородей таращились бельмами затянутых полиэтиленовой пленкой окон кривобокие домишки, На просевших крышах вяло похлопывали под порывами ветра куски рваного рубероида, словно какой-то злодей начал было снимать с них скальпы, да бросил.
Во дворах кое-где болтались развешанные на столбах сети.
Лохматые собаки, дремавшие перед калитками, подняли головы на звук мотора.
Логинов вдруг резко затормозил.
— Гляди, представление!
Николай открыл дверцу, полез из машины.
Впереди, посреди улицы, дрались между собой около дюжины аборигенов. Сергей разглядел среди сражающихся нескольких зрелых мужчин, двое казались почти подростками. Худой, тщедушный старик упорно стремился в гущу свалки, получал тумака, откатывался назад, семеня нетвердыми ногами, но снова бросался в битву.
Сбоку подпрыгивала кривоногая, одетая в драный байковый халат баба, то и дело норовившая вцепиться в волосы любому, до кого удастся дотянуться. Баба и старик, похоже, вели каждый свою собственную войну, ни на чьей стороне не выступая.
Баталия происходила почти в полной тишине, если не считать коренастого молодца, который, повалив своего противника на землю и тыча его мордой в грязь, приговаривал монотонно: нахомляд, падла, нахомляд!..
Внезапно старику прилетела увесистая плюха, и он, потеряв равновесие, пробороздил спиной ближайшую лужу. На ее берега выплеснулись две крутые грязные волны. Неистовый старец, однако, тут же вскочил, оглядевшись по сторонам, проворно кинулся к поленнице и извлек из ее недр здоровенный черный колун.
Логинов, невозмутимо наблюдавший за развитием боевых действий, решил, видимо, что настала пора вмешаться. Он шагнул вперед, перехватил старика с колуном, ловко изловив его за тощее запястье, без усилия вырвал из сморщенных рук топор.
— А ну, прекратить! — зычно скомандовал начальник угрозыска.
Но призыв этот действия не возымел, и побоище продолжалось. Старик, сдерживаемый за шиворот твердой рукой Логинова, изо всех сил выдирался и норовил заехать миротворцу сухим кулачком по физиономии. Николай, не обращая внимания на трепыхание злобного дедка, рявкнул свой приказ по второму разу. Но с тем же результатом.
Начальник розыска в таких случаях, как выяснилось, рассусоливать не привык. Он сунул руку под полу распахнутого кожана и выдернул «Макаров». Отпустив старика, передернул затвор, направил дуло пистолета вверх.
Два выстрела раскатисто шарахнули над речной гладью, и хлесткое эхо отозвалось на них со стороны леса. Старик присел, ошеломленный грохотом. Бойцы разом остановились, озираясь по сторонам и пытаясь уразуметь, кто же это так шумно и нахально вторгся в естественное течение их жизни.
— Что, мужики, бражки нажрались и Кешкину бабку поделить не можете? — осведомился начальник розыска, пряча пистолет. — И ты, дед, туда же! Песок ведь уже из задницы сыплется, а ты за топор!
— Цё ты, Коля, сумис, нахомляд? — сказал коренастый, вставая с поверженного врага и вытирая кровь с разбитых губ. — Не пили браску. Цё стреляес?
— Щас проверю. — Николай повернулся к ближайшей калитке.
— Нету браски, нету! — заголосила старуха.
Драчуны обступили Логинова тесной кучкой, что-то доказывали ему, горланя хором и размахивая руками. Перекричать эту буйную артель, казалось, невозможно. Сергей собрался прийти на помощь.
Но тут зычный голос Логинова возвысился над общим гамом:
— Ну-ка тихо, едри вашу!.. Быстро по домам. Увижу, опять сцепитесь, всем кагалом в кондейку посажу! Ясно? Тебе, Василий, ясно? А тебе, Федька?
Убедившись, что милиционер раздумал отправляться на поиски запретного напитка, народ, мирно переговариваясь, рассосался за кривые заборы.
Николай направился к машине, поманив за собой Сергея.
— Лихо ты ликвидировал очаг напряженности, — усмехнулся Репин, усаживаясь на свое место. — Наказывать никого не собираешься?
Логинов пожал плечами и тронул машину с места.
— Оттого они бражку варят и пьют до освинения, что вы на это дело поплевываете, — продолжал Сергей, не дождавшись ответа. — Вот не появись мы, этот старпер точно бы кого-нибудь по мозгам тяпнул. Не в обиду, Коля, но знаешь, как в управлении вас, называют? Милиция в домашних тапочках!
Николай скривился.
— Наказать, конечно, можно. Но я вот тебе расскажу… Восьмого марта мотались мы с ребятами по району, порядок проверяли. Приезжаем в село. На дороге снег еще лежит, пусто кругом, тишина, будто вымерли все. Смотрим, идет по улице ребенок лет шести, не больше. Не поймешь, мальчик или девочка. В одной рубашке со взрослого плеча. Без штанов и босиком по снегу. Мать честная! Мы к нему, тащим в кабину, шофер бушлат скидывает — кутать. Глядь, а чадо-то пьяное в драбадан, только носом пузыри пускает. Ты чье, спрашиваем. Ничего не понимает, царапается.
