Она повернулась ко мне и покачала головой, как будто обвиняла меня в предательстве.
— Никогда не встречайся с парнем, надеясь обратить его в веру. Это сказано в первой главе наставлений.
— Я должен внести уточнение, — вмешался Дэн. — Она не будет ходить на свидания весь следующий год. Договорились?
Те, кто мечтает стать молодым, пусть дважды подумают, прежде чем произнести свои молитвы. Мой желудок угрожал вернуть на стол то малое, что я успела проглотить. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов.
— Значит, если люди не принадлежат нашей церкви, они не имеют для вас никакой ценности? — спросила я.
Было слишком поздно что-то менять. Когда слова сорвались с моих губ, я поняла, как резко они прозвучали. Кэти ошеломленно откинулась на спинку стула. Казалось, что кто-то выстрелил в нее из ружья.
— Дженнифер Энн!
Дэн склонил голову набок и медленно, как танк, менявший цель, навел свой взгляд на меня:
— Ты прекрасно знаешь, что я веду бизнес с католиками и евреями. Мы радовались, что ты ходишь в школу с детьми, чьи семьи исповедуют другие религии. Но если тебя там учат перечить родителям, ты завтра же покинешь это заведение.
— Я прошу прощения.
Мне захотелось уточнить один вопрос:
— Значит, я могу дружить не только с христианами? Если я могу учиться с детьми из семей…
— Пойми, дорогая, — перебила меня Кэти. — Парни, которых ты видишь в школе, не хотят дружить с девушками. Им нужно совсем другое!
— Что именно тебя пугает? — спросила я.
— Хватит дерзить!
Дэн забрал мою тарелку с едой и передвинул ее в центр стола. Кэти встала, молча отнесла мой ужин на кухню и вернулась с бокалом воды. Она поставила его предо мной. Долька лимона болталась в нем, словно мертвая рыба. Я знала, что лишение еды являлось наказанием для Дженни. Но оно принесло мне облегчение. Я была слишком взволнованна, чтобы есть. Остальную часть ужина я медленно, подобно растению, посасывала воду из бокала и молча передавала хлеб, если меня просили об этом. Мне нужно было придумать план. Я хотела убежать из дома.
Когда Кэти и Дэн закончили ужин, я встала и начала убирать тарелки со стола. Дэн принес два деревянных подноса и, не сказав ни слова, вышел. Кэти нервозно принялась заворачивать продукты в фольгу. Убирая столовое серебро, она с громким звоном роняла вилки и ложки, фыркала и что-то шептала себе под нос. Я вытерла стол и с потерянным видом встала у окна.
— Иди в свою спальню, — буркнула Кэти. — Постись и читай Библию.
Это был выход из ситуации, и он устроил меня. Я тихо, словно создание Света, прошла по коридору и, задержавшись у приоткрытой двери кабинета, заглянула в комнату, освещенную лишь лампой торшера. До меня донесся приглушенный голос Дэна, говорившего по телефону.
Вернувшись в спальню, я почувствовала необъяснимое беспокойство. Не зная, что делать с собой, я начала шагать взад и вперед, наблюдая за тенью, танцевавшей на ковре. Тревога не уменьшалась. Сев на кровать, я попыталась читать стихи, но это меня тоже не успокоило. Чуть позже, встав у туалетного столика, я принялась расчесывать волосы и с каждым взмахом гребня говорила себе: «До встречи с Джеймсом осталось всего двенадцать часов». Наконец я села за стол и открыла ящик с письменными принадлежностями. Там располагался пластиковый поддон со множеством скрепок, авторучек и стиральных резинок, аккуратно разложенных по маленьким секциям. В одном из отделений я увидела значок с буквами «КПБИ». Мне уже где-то встречалось такое сочетание букв, но я не могла вспомнить их значение.
В том же ящике стола лежала папка с любопытной надписью: «Прогресс». Я открыла ее и нашла табели успеваемости. Сверху находился табель за прошлый год. В осеннем семестре Дженни выбрала семь предметов и получила семь высших оценок. В весеннем семестре было то же самое — высшие оценки по каждой из дисциплин. В табеле летней школы я увидела три перечисленных предмета: два из них имели оценку A с минусом, третий — B. Этот табель оказался датирован шестым июля. Дата казалась очень знакомой, но я не могла связать ее с какими-то событиями. Закрыв папку, я достала лист бумаги и авторучку.
Мне захотелось написать Джеймсу любовное письмо. В принципе я не нуждалась в эпистолярных упражнениях. Завтра утром я смогла бы рассказать ему все своими словами. Но мне нужно было убить время. Поэтому я начала писать свое послание: «Дорогой сэр. Двенадцать часов до встречи с Вами — как двенадцать лет для меня. Я представляю Вас в Вашем доме, как Вы улыбаетесь, думая обо мне. То, что я стала Вашим секретом, наполняет мою грудь радостной песней. Я хотела бы петь о Вас сейчас — здесь, в моей клетке. Вы — тайная поэма моего сердца. Каждое мгновение, пока мы в разлуке, я перелистываю воспоминания о Вас и заучиваю их наизусть». Глупые девичьи строки. Тем не менее они рассеяли мою тревогу и успокоили меня.
В дверь громко постучали. Моя авторучка испуганно чиркнула по бумаге и оставила чернильный шрам на нижней части страницы. Я спрятала письмо в верхний ящик стола. Дэн открыл дверь и перевел взгляд с меня на Библию, лежавшую на туалетном столике. Я сложила ладони, словно молилась о прощении души.
— Когда твое сердце очистится от греховных помыслов, ложись в постель.
— Хорошо.
Он с грохотом закрыл дверь, едва не сбросив со стены плакат с Иисусом. Я переоделась ко сну и, вернувшись в пижаме из ванной, увидела Кэти. Она сидела на моей постели, держа в руках раскрытый журнал. От нее веяло ледяным холодом.
— Ты сейчас с Богом? — спросила она.
«Нет», — подумала я. Но Господь уже наказал меня.
— Да, — ответила я вслух.
Мне трудно было представить, что случилось бы, скажи я ей «нет».
— Тебе нужно следить за своим языком, юная леди. Я больше не хочу таких ужинов, как этот.
— Я тоже не хочу.
Мой взгляд задержался на ее журнале:
— У меня найдется кое-что получше для вечернего чтения.
Я выскользнула из-под одеяла и взяла со столика библиотечную книгу. Кэти нахмурилась. Я успокоила ее:
— Это о небесах.
Почему меня изгнали с небес?
Может быть, я пела слишком громко?
Но мне так хотелось чудес,
Что мой голос не мог звучать робко.
Не могли бы вы, милые ангелы,
Дать мне новую попытку?
Не захлопывать дверь
И не устраивать пытку?
Я взглянула на Кэти. Она напряженно смотрела на дверь. Губы женщины были поджаты, словно ей только что дали ложку кислого варенья. Мне не требовалось переводить взгляд на страницу. Я читала любимое стихотворение мистера Брауна.
