Я, сверяясь с визиткой, надиктовал ему номер. Патологоанатом набрал цифры, посмотрел на меня; в его глазах читалась просьба – уйти. Я медлил, ждал, когда он нажмет кнопку набора.
– Пойди покури, не хочу при тебе с ней говорить. Неужели непонятно? Выйди. Я тебя потом сам позову, – попросил Петруха и буквально вытолкал меня за дверь.
Я не стал спорить. На душе сделалось немного легче. Всегда наступает очищение, когда часть проблем отходит к другим людям. Я искренне желал приятелю счастья. Каждый из нас не без греха. Стоит покаяться, и все у него будет хорошо. Ведь он не верит в оживших мертвецов.
Я стоял на крыльце морга, куря уже вторую сигарету. Петруха пока не появлялся. Тускло горела лампочка под жестяным навесом, вокруг нее вились ночные мотыльки, больше похожие на моль. В девятиэтажном корпусе больницы ультрафиолетом отливали окна операционных. Кого-то сейчас наши хирурги резали, штопали… Медицинский конвейер работал и ночью, сбрасывая нам свой неизбежный брак. Болезням и бедам не прикажешь, когда им проявлять себя; для них нет ни дня, ни ночи, ни выходных…
Как мне хотелось тогда отключиться, словно пациенту под наркозом! Чтобы не слышать, не чувствовать, а очнуться, лишь когда все самое неприятное окажется уже позади. Оно, конечно же, вернется болью, но будет уже боль очищения.
Свет лампочки рельефно проявлял старую кирпичную стену. Наш домик, единственный во всем больничном комплексе, не пережил за последние годы того, что на жаргоне строителей называется евроремонтом. Старые, растрескавшиеся оконные рамы, покрытые слоями шелушащейся краски. Перекошенные двери, вечно заедающие замки… Но именно поэтому морг и выглядел настоящим, именно таким и должно быть обиталище смерти. Стены, столярка за долгие годы впитали в себя энергетику этого места. Не только впитали, но и излучали ее, заставляли воочию убедиться, что человеческий мир создан не вчера, что и до нас люди жили и умирали.
Свет из окна кабинетика Петрухи падал на куст шиповника. Красные цветы и зелень листвы были единственными яркими деталями в ночном черно-белом пейзаже.
Дым неторопливо поднимался с тлеющего кончика сигареты, складывался в замысловатые фигуры. В какой-то момент ночной воздух сделался неподвижным, и в нем зафиксировался очередной туманный протуберанец. Я смотрел на него не моргая. Странное явление – дым, он вроде есть, и в то же время его нет. Его не потрогаешь, но его можно видеть, ощущать обонянием. Струйки дыма чудесным образом сложились в призрачную фигурку. Передо мной в дрожащем воздухе покачивалась полупрозрачная миниатюрная обнаженная девушка, сотканная из дыма. Но вот воздух двинулся, и мираж растаял.
Еще один окурок полетел в урну. В горле уже першило. Две сигареты подряд – это уже слишком. Если хочешь бросить курить, то можно поджечь и третью, и четвертую, чтобы уже совсем дойти до омерзения к табачному дыму.
За моей спиной скрипнула и приоткрылась дверь. Я обернулся – никого. Ничто меня не напрягло, ведь сквозняки у нас дело обычное. По привычке засунул зажигалку в полупустую сигаретную пачку, зажал ее в пальцах вместе с мобилой.
Мои шаги гулко разнеслись под кирпичными сводами, и от этого сразу ощутилась тишина, царившая в морге.
– Петруха, – негромко позвал я, понимая, что он уже окончил разговор с Ольгой Николаевной.
Никто мне не ответил. Я толкнул дверь кабинетика – внутри пусто. Лишь пар поднимался над полулитровой банкой с выключенным кипятильником.
– Петруха! – позвал я уже громче.
И опять тишина в ответ. Странно, но тогда мне не почудилось ничего угрожающего. Мало ли что? Стены у нас толстые, двери массивные, может и не слышать меня.
В зале морга, облицованном белым кафелем, горела лишь пара ламп. Под ними на столе из нержавейки лежал мертвец со вскрытой брюшной полостью – неоконченная работа Петрухи. Еще два покойника, прикрытые простынями, дожидались своей очереди у стены.
– Петруха! Куда ты подевался? – Мой голос прозвучал и рассыпался, отразившись от сводов. – Вот же черт…
Нехорошие предчувствия уже зарождались, буравили мозг. Мой приятель был не из тех людей, кто постеснялся бы ответить даже из туалета. Но и это полезное заведение оказалось никем не занятым.
«Сбежал? Побоялся говорить со следователем? Но как он мог уйти незамеченным? Я же стоял у входа».
Я вышел в коридор и прислушался.
– Эй, хватит издеваться!
Я вытащил мобильник, набрал номер Петрухи. В наушнике защелкало, потом пошло соединение, раздались длинные гудки. И тут прорезался еще один звук, но шел он уже не из наушника моего телефона. Где-то невдалеке отозвался мобильник приятеля. Чуть различимо звучала неуместно веселенькая в этих стенах разухабистая мелодия. И я пошел на звук. Понять, откуда именно он шел, было непросто. Повороты коридора то отдаляли меня от источника звука, то приближали.
– Петруха, трубку хоть возьми!
Еще один поворот… И тут мелодия зазвучала более явственно. Она шла из-за приоткрытой двери помещения-холодильника, где хранились трупы, оставленные для экспертизы. Эта обитая оцинкованной жестью дверь обычно закрыта, чтобы не выпускать холод; но теперь почему-то ее то ли забыли закрыть, то ли сама отворилась, то ли…
Да, звук мобильника шел именно из-за нее. Я шагнул внутрь, мгновенно ощутив холод. В темном помещении, лишенном окон, стояли каталки с телами. Они лишь угадывались в фосфорических вспышках неяркого света. И этот свет исходил из-под простыни, прикрывавшей одно из тел, пронизывал ее неровным пятном. Неверной рукой я стянул белое покрывало и тут же отшатнулся. Петруха лежал, скрестив на груди руки, его распахнутые глаза неподвижно смотрели в потолок, а в широко открытом рту пульсировал синим светом, жужжал виброзвонком мобильник. Патологоанатом был мертв.
От неожиданности я выронил свой телефон вместе с сигаретной пачкой. Мобильник во рту Петрухи еще раз вспыхнул, отразившись бликом в металлической зубной коронке, и погас, погрузив в темноту страшную и таинственную картину. Слабый свет еще продолжал литься в щель приоткрытой двери, но эта щель уменьшалась с каждой секундой. Я бросился к выходу, но оказалось, что слишком поздно. Дверь захлопнулась, с другой стороны скрежетнул запор. Холод и темнота обступили меня со всех сторон.
– Эй! Кто там? Выпустите!!!
Зрительная память еще хранила недоступную теперь моим глазам незатейливую обстановку холодильной камеры. На ощупь я отыскал дверь, принялся колотить в нее руками, ногами. Я кричал, но никто не спешил ни отвечать мне, ни открывать. Неровно вздрогнул за стеной и мощнее заработал холодильный компрессор. Кто-то повернул регулятор температуры на полную мощность!
– Я здесь! Откройте!
И только сейчас до меня окончательно дошло, что я не случайно оказался запертым в камере промышленного холодильника. Меня сюда заманили! Сам пришел, ведомый развеселенькой мелодией мобильника… Я запаниковал. Битумно-черная темнота обступала меня со всех сторон. Открывай глаза, закрывай – ничего вокруг не изменится. Мои ногти скребли по жестяной обшивке стен, я бил в них ногами. Горло уже опухло от крика.
– Спасите!!!
Вот только кого я просил о спасении? Того, кто закрыл меня здесь? А он захочет меня выпустить? Ему это надо? Не для того же заманили и заперли, чтобы потом дать мне свободу. Холод уже давал о себе знать, меня била дрожь. Неужели все? Неужели нет выхода?!
«Мобильник! – вспомнил я. – Всего один звонок, и меня вытащат отсюда! Но где он? Ах да… Я его выронил».
Я ползал на четвереньках по полу, отчаянно пытаясь отыскать свой телефон.
– Всего один звонок, и я свободен!
Пальцы скользили по холодным плиткам пола, я то и дело утыкался головой в тяжелые каталки. Холод все глубже проникал в тело.
– Спокойнее, спокойнее, – уговаривал я себя. – Паниковать нельзя. Так ты никогда ничего не найдешь. Ты мечешься.
Я попытался мыслить продуктивно. Шанс наткнуться на свой телефон или пачку сигарет с зажигалкой в просторном помещении ничтожен, если действуешь наобум в темноте. И я стал вести системные поиски. Сперва прополз на четвереньках от угла к углу вдоль стены. Чертовы каталки постоянно попадались на моем пути, словно тут их было не несколько штук, а несколько десятков. Затем я сдвинулся от стены и вновь двинулся, ощупывая пол. Но вскоре понял, что «заблудился». В кромешной темноте, когда против тебя и холод, и время, сделать это несложно. Я снова уткнулся головой в угол.
– Так, сосредоточься, подумай, – уговаривал я самого себя. – Это же так просто. Здесь есть все, что нужно для спасения. Только найди. Только придумай, как найти, – шептал я, сидя на ледяном полу, и дул на озябшие пальцы, согревая их своим пока еще теплым дыханием.
Я понимал, что еще полчаса, час, и холод одолеет меня. Не знал, хватит ли этого времени, чтобы отыскать спасительную мобилу. Время шло, а я все еще колебался. И все же не зря говорят, что человек способен преодолеть предрассудки и табу в смертельно опасной ситуации. Ведь в холодильной камере, кроме моей, имелась еще одна мобила, которая и привела меня сюда. И найти ее было куда проще. Моя рука коснулась холодного мертвого тела, прикрытого простыней.
