упираясь руками в колени. – Это никак не связано с ее любовью к тебе. Просто в том возрасте она была больше всего довольна своей внешностью. Когда умерла моя мать, она являлась в облике двадцатидвухлетней девицы. Говорила, что я, мол, испортила ее тело безвозвратно и она счастлива вернуться в то время, когда она не морщилась каждый раз, глядя в зеркало. Вот и все.
– Ты можешь говорить с ней?
Кажется, он не слышал ничего из того, что я сказала.
– Да. Что ты хочешь, чтобы я сказала?
– Просто… поговори с ней. Посмотрим, слышит ли она тебя.
Я нахмурилась: это было странно. Конечно, она меня слышит. Застрявшая здесь, она слышит все из мира живых.
– Ее имя? – спросила я.
Он покачал головой.
– Послушай, я изо всех сил стараюсь относиться к ситуации с уважением, но ты все ужасно усложняешь. – Он продолжал молчать, не предоставляя мне информацию, так что я вздохнула и приступила к делу, как обычно: – Эй, леди в белом…
– Она может быть профессионалом, просто обычно не хочет, – сказала Дейзи, всегда думающая о бизнесе. Что ж, это хорошо – только вот сейчас как-то не вовремя.
Женщина медленно повернула ко мне голову.
– Да, ты. Я тебя вижу, – меня точно окатило ее царственным вниманием. Впечатление было столь сильным, что мне вдруг захотелось выпрямиться и причесаться. Взгляд женщины скользнул по моему телу, вернулся к лицу – и вновь прикипел к незнакомцу.
– Он не видит и не слышит тебя. Это могу только я. Испытай меня. Посмотрим, как пойдет.
Она изменила позу, развернувшись ко мне всем телом. Глаза ее были мягкими и добрыми, но выжидающими. Эта женщина явно привыкла повелевать обслуживающим персоналом, но относилась к слугам по-человечески. Не как полная сволочь. Это, по крайней мере, недурно.
– Ты можешь просто… сказать, что хочешь. Что угодно. Может быть, свое имя? Для начала? – Она смотрела на меня, и я обратилась к незнакомцу: – Очевидно, этот взгляд она передала тебе вместе с внешностью. Господи, вы двое, оказавшись в одной комнате, несомненно, заставляли всех вокруг трепетать.
– Что это за место? – наконец спросила она – голосом, похожим на звон колокольчика.
– Мать честная, эта женщина разбивала сердца, – пробормотала я. – Мы в Сан-Франциско. В Америке.
– Сан-Франциско… – Вспышка мягкого гнева исказила ее черты. Я и не знала, что гнев может быть мягким – а вот поди ж ты. – Мой сын пытается освободить меня. Все еще пытается.
– Ты пытаешься освободить ее? – обратилась я к незнакомцу.
Взгляд его затвердел, кулаки сжались.
– Признать это было бы равносильно смерти, – сказала женщина резко, и я почувствовала себя побитой собакой. – Его отец никогда бы этого не позволил.
– Как глупо с моей стороны, – быстро исправилась я. – Я глупа. Она сказала – быть ею. Одеваться в платья и все такое.
– О боже, – пробормотала Дейзи.
– Забудь. – Я махнула рукой. Да, импровизатор из меня никакой. – Почему ты не перешла Черту? – спросила я ее.
– Шелки без кожи в ловушке земли, – ответила женщина. – А в смерти – в ловушке мира живых.
Я откинулась на спинку стула, омываемая печалью. Ее слова нашли отклик в моей памяти.
Если какой-нибудь сволочной обитатель суши украдет тюленью шкуру шелки, шелки застрянет на земле и не сможет вернуться в море, пока шкура не будет возвращена. И тогда вышеназванная сволочь может склонить шелки – привлекательное, милое, великодушное существо – к супружеству и заиметь с ним (или с ней) детей.
По слухам, шелки никогда не переставали искать свои шкуры. Как оборотни не в силах противиться зову луны. Как Мордекай. Я же видела, через что он проходит каждый месяц, с лекарством или без. Отрицание магии вызывало у него внутри ужасающий зуд, от которого просто невозможно отмахнуться.
И вот я вижу, что даже смерть не принесла шелки успокоения. Она останется здесь – пока не вернет свою кожу.
– Так кожа… умирает… вместе с тобой… или просто… болтается где-то, где спрятал ее тупоголовый вор… или?..
– Она в этом странном мире вместе со мной. Где-то.
– Гммм. Эммм. Значит, тебе просто нужно притянуть ее к себе и надеть?
Женщина наклонила голову к плечу и делала шаг ко мне:
– Притянуть?
– Да. Ну… сосредоточить на этом все свои мысли, прочувствовать всем своим существом, горячо пожелать – и кожа вернется к тебе. В смысле – это ведь и сделал твой сын, и вот ты здесь, проделав такой путь от?..
Между ее бровями залегла складка – совсем как у ее сына. Она слегка качнула головой, и я ощутила, как энергия незнакомца вколачивается в меня, а сам он сверлит меня твердым злобным взглядом.
– Так. Еще одна засекреченная тема. Понятно.
Незнакомец хотел найти ее тюленью шкуру, чтобы она успокоилась. Вот что она имела в виду, сказав, что он хочет ее освободить.
– Откуда ты узнал, что ей нужна ее кожа?
– Я же говорил, – ответил он, – что уже встречался с… такими, как ты.
Он запнулся, и мне показалось, что он вовсе не думает, что те, другие, были такими, как я. Но, опять-таки, если он привык посещать подобные ярмарки, то видел, в основном, неудачников.
– И от всех не было никакого толку, – тон его матери просто сочился высокомерием – однако, несмотря на это, она все равно отчего-то осталась милой. Ценный дар. – Самые сильные из них не видели меня так, как видишь ты. И не слышали. Да, они чувствовали меня, и уловили несколько моих слов, но все исказили мое сообщение сыну – и отправили его восвояси.
– Ясно. Ну, справедливости ради, большинство людей с моим типом магии становятся медиумами, потому что для высокооплачиваемой работы – в полиции или на телевидении – им не хватает силенок.
– Что она говорит? – спросил незнакомец.
Я быстро рассказала ему.
– Одна из женщин работала на Полубога Лондона, – с усмешкой сказал незнакомец. – Говорили, что лучше ее никого нет. Бесполезно.
– Вижу, вы двое много времени провели вместе, – я скорчила им рожу и продолжила: – Значит, ты пыталась притянуть… это к себе, и ничего не получилось?
– Я ощутила потребность в коже сразу, как только оказалась в этом странном мире, – задумчиво проговорила она. – Даже не потребность – страстное желание. Но хотя она продолжала взывать ко мне, я не могла ее найти. Я обыскала все известные мне места, включая многочисленные особняки моего мужа…
К концу фразы голос ее стал резким: оставаясь прекрасным и мелодичным, он стал напоминать плеск волн, набегающих на зазубренные скалы, о которые разбиваются корабли.
– Так-так. – Я
