Женя тряхнула головой.
«Подумать только, у меня билет на первый ряд антиутопии под названием: конец человечества».
Женя помассировала виски. С ней определённо что-то не так. Она, не задумываясь, хоронит целый мир, по той простой причине, что в её жизнь наведалось горе, а в душе поселилась боль.
Женя отшатнулась от увядшей клумбы и побрела просто так вдоль аллеи, изредка косясь по сторонам, точно беглый преступник. Посторонних людей видно не было. Лишь под ногами переминались сытые голуби, не желавшие уступать дороги.
«Естественно, это же их дом, — а ты всего лишь временный гость, скорее даже разовый посетитель. Одноразовый. Скоро, вжик, и следа от тебя не останется! Причём не только здесь, но и, вообще, в пределах планеты Земля!»
Женя попыталась мысленно представить предстающую авантюру, но так и не смогла этого сделать: к горлу подкатил ком апатической жути, так что даже ноги утратили способность нести тело. Вычищенная дорожка заметалась из стороны в сторону, будто лента в руках у гимнастки, отчего Женя машинально вскинула руки. Круговерть в голове тут же прекратилась. Небо и земля заняли свои места.
— Да что же это со мной такое? — Женя осторожно огляделась по сторонам, страшась возродить былую карусель. — Неужели и впрямь нервы?..
В воздухе повис пряный запах мокрой хвои, перемешанный с тромбами неизвестных реагентов. Низкие облака походили на клубы промышленного пара, что вырываются из бездонных глоток воющих турбин, стелясь над хлябкой землёй, словно реликтовые твари.
Женя вновь почувствовала в груди нарастающую тревогу.
«Что же это такое? Чем именно населены мои сны?! Что это за жизнь? Да и жизнь ли вообще?..»
Женя задумалась и на всём ходу в кого-то врезалась. От неожиданности она снова потеряла равновесие. Вскрикнула, но всё же не упала — её подхватила чья-то сильная рука и буквально впихнула в ускользающую действительность.
— Простите, — машинально прохрипела Женя первое, что пришло на ум, попутно силясь совладать с растрепавшимися волосами. — Я не специально…
— Я тоже, — с иронией прозвучало в ответ. — Живёте в розовых снах?
— Простите, что? — Женя оторопела и воззрилась на незнакомца снизу-вверх.
Под два метра ростом, плечистый, на голове вместо причёски аэродром. Точнее аэродром, это и есть причёска. Одет в полевую «натовку» серых тонов и берцы — по всему, один из местных героев-космонавтов. Хотя манеры те ещё.
«Пытается подкатить?.. — Женя торопливо выдохнула, силясь собраться с мыслями. — Да ну, бред».
— Что же вы, кроме как «простите» и «что» — других слов не знаете? — Незнакомец усмехнулся.
Женя невольно попятилась, выдернула руку из пальцев отъявленного грубияна.
— Какое вам дело? Я же извинилась.
— А я и не обижался, — незнакомец как-то странно улыбнулся. — Наоборот, мне, можно сказать, повезло даже: не каждый день такие очаровашки сами под ноги валятся.
— Вы издеваетесь?
— Шучу просто.
— Как-то плохо это у вас получается.
— Возможно, у вас просто атрофировано чувство юмора.
— Знаете что!.. — Женя побагровела.
— Что?
— Идите, куда шли!
— Я-то пойду… Но вот вы, с такой жизненной позицией, вечно будете падать навстречу неизвестности.
— Идиот, — Женя обошла ухмыляющегося собеседника по широкой дуге и заспешила в Центр подготовки.
Московская область. Звёздный городок. Храм Преображения Господня. «Анна».
Александр Сергеевич спустился по широкому деревянному крыльцу, осторожно ступил на асфальтированную дорожку, остановился передохнуть.
Нудная осенняя морось отчаянно лезла в глаза, пропитывала лёгкий комбинезон, оседала в лёгких.
Александр Сергеевич с присвистом выдохнул. Глянул на приставший к пальцам парафин.
Перед взором тут же возник образ мёртвой дочери.
…Последнее время Анна являлась к нему именно такой: посиневшей, полуразложившейся, с пустыми глазницами и вздувшимся животом. Её словно что-то распирало изнутри, желая как можно скорее прорваться наружу. Анна была снова беременной, вот только в животе у неё на сей раз сидел вовсе не весёлый Алька. Под синюшной кожей таилось что-то чужое: злобное и хищное.
Александру Сергеевичу было страшно. Всякий раз, просыпаясь от очередного кошмара, он подолгу лежал на мокрых простынях, силясь припомнить всё то, что рассказывала ему во сне дочь. Анна редко вещала конкретику; всё чаще лепетала сбивающимся голосом про всякую нежить, якобы заточённую в чёрной бездне кем-то, стоящим свыше. Анна рассказывала про тварей, что и впрямь ищут выхода. Точнее даже не ищут, а ждут, когда современное человечество поможет им в этом.
Что это за выход Анна не говорила, как и не распространялась на счёт того, где именно находится та самая бездна с заточёнными внутри неё гадами.
(Александр Сергеевич с ужасом гнал прочь мысли о неимоверно раздутом животе)
Дочь неизменно советовала оглянуться назад, будто жуткие существа и впрямь выстроились в колонну позади ничего не понимающего Александра Сергеевича и томительно выжидали подходящего момента. Момента зловещей истины. Однако за спиной царила неприступная стена. А впереди — окно. Возможно, именно в него и следовало бежать, прямо так, невзирая на холод и высоту.
Александр Сергеевич засыпал, вернее проваливался в ту самую мрачную бездну, напоследок всякий раз замечая, как раздутый живот Анны содрогается в чудовищных конвульсиях.
Чем именно всё это было, Александр Сергеевич не знал. Он не знал, откуда взялся истинный бред, следствием чего он явился и чем именно подпитывался в данный момент. Всё походило на кошмар. На дурной сон больного индивида, который просто не в силах побороть въедливую депрессию. На галлюцинации психа, что вынужден ночи напролёт лицезреть порождённых собственным же сознанием тварей. Это была кара, которую он заслужил. Заслужил за собственную же несостоятельность.
«Анна переживает за сына, оттого-то её душа и никак не может обрести покоя», — после этих мыслей Александр Сергеевич и решился наведаться в храм. А что ещё оставалось делать? Не лететь же со всем этим ужасом в космос, где нежити, если верить словам самой Анны, больше, чем где бы то ни было!
Александр Сергеевич снова вздохнул. Принялся отковыривать ногтем приставший к ладони парафин. Он поставил свечку за упокой души дочери, в надежде, что кошмары всё же прекратятся, однако сознание тревожила одна единственная мысль: что если, как только душа Анны обретёт покой, её сущность окажется окончательно сломленной, а тогда на белый свет вырвется то самое шевеление, что ясно проглядывалось внутри живота дочери… и за закопченным стеклом. Как быть тогда? Ведь это, вне сомнений, предупреждение!
