Александр Сергеевич смотрел в почерневшие окно поверх макушки внука и в отчаянии заламывал пальцы.
«Вот она, бездна. Стучится с той стороны, в надежде, что её всё же пустят внутрь, на место утраченных красок. Пустят для того, чтобы окончательно смешать цвета. Но кто же тогда выступит в роли нового художника? Кто заново нарисует Солнце? Кто размешает палитру чувств?! Кто воссоздаст былой порядок? Непонятно… Страшно… Безумно…»
Алька словно прочёл мысли деда. Обернулся.
— Деда, а разве не страшно, когда с той стороны окна — постоянная тьма? Я пробовал смотреть в окна поезда метро… Я представлял, что это звездолёт, который несётся в пространстве с умопомрачительной скоростью, а я сам — космонавт, вынужденный лететь прочь от дома. Не потому что мне этого так хочется самому, а потому что иначе — никак! И, вот, я стал представлять, и мне сделалось страшно…
Александр Сергеевич сразу же понял, что внуку нужна та самая эпизодическая помощь, на которой они обозначили свои негласные отношения. Он подсел к Альке и посмотрел в чёрный квадрат окна.
— И что же ты там увидел, Алексей?
Алька сжался в бесформенный кулёчек. Потом вытянул шею, точно страусёнок, и заглянул в дедовы глаза.
— Деда, там что-то было… в темноте. Ты только не подумай, что я того! — Алька захлопал ресницами, но всё же не заплакал.
Признаться честно, Александр Сергеевич уже и не помнил момента, когда он видел внука плачущим по-настоящему. Да, случались недвусмысленные эпизоды, как сейчас — вроде и слёзы видно, и губы дрожат, и речь сбивается, — однако истинного рёва навзрыд в последнее время от Альки было не дождаться.
Не смотря на это, Александр Сергеевич поспешил успокоить напрягшегося внука:
— Что ты, Алексей, я и не думал ничего такого. Ты просто скажи, на что они были похожи… те звери, которых ты увидел под землёй.
Алька долго молчал — он словно не верил, что его рассказ можно воспринять просто так, не обременяя рассказчика дополнительными расспросами, — затем всё же не утерпел, заёрзал на своём табурете и решительно заговорил:
— Сначала я видел просто тени. Знаешь, деда, так бывает, особенно если сильно-сильно зажмуриться, а потом резко открыть глаза! А потом снова закрыть.
— Так-так, — Александр Сергеевич понимающе кивнул, силясь и тут поддержать позицию внука. — И что же?
Алька закусил нижнюю губу, снова помедлил, собрался с духом и заговорил более сдержанно:
— Они поначалу будто кляксы. Только не такие, чтобы во все стороны, а немного другие… Словно их специально нарисовали, что ли — не могу точнее сказать, — Алька закрыл глаза. — Но не это самое страшное. Страшно другое: как только пытаешься их разглядеть — что-то происходит! Они начинают меняться, расти, смеяться… И вот они уже никакие и не кляксы. Они чем-то похожи на человеческие рёбра… или на пауков… А, может, на крабов. — Алька сглотнул. — Деда, мне страшно. Это тут вроде бы ничего, а там, в космосе, когда повсюду вечный мрак… А что если они и впрямь есть? Те существа, образы которых я вижу в метро?
Александр Сергеевич тогда долго молчал. В его сознании прокручивалось много чего, из произошедшего за последние полгода, однако только что услышанное затмевало буквально всё. Да, каких-нибудь полгода назад, услышь он от внука нечто подобное, можно было бы серьёзно задуматься на счёт посещения детского психолога. Сейчас же думы были направлены в совершенно иное русло — Александр Сергеевич вспоминал собственные сны за последние три месяца. Особенно после того, как состоялась первая беседа с Титовым, и было озвучено первое «да».
«Именно так. Они явились после моего первого разговора с Титовым. Явились во сны. А в случае с Алькой, и вовсе наполнили реальность. Так как же быть? Чего ждать? Стоит ли быть и ждать вообще?»
— Деда… — Алька смиренно смотрел в глаза Александра Сергеевича. — Ты думаешь, что я того?..
— Нет-нет, что ты, Алексей! — спохватился Александр Сергеевич, силясь поскорее подобрать нужные слова и придать лицу соответствующее выражение. — Знаешь, всё дело в нашем сознании.
— Как это? — Алька любознательно склонил голову набок — его задумчивая рожица беззвучно повторяла одно и то же: ну же, деда, давай, развей все мои страхи, прогони их прочь, как гадких тараканов!
— Видишь ли, Алексей, так уж хитро устроена психика человека, что когда на душе весело — и в голове только солнце и свет. О чём не подумаешь, всё озорное, пушистое, дружелюбное, как котёнок, что за фантиком скачет. Представил?
Алька задумался.
Александр Сергеевич молился про себя лишь об одном: только бы Алька поверил!
Алька поверил. Его тонкие губы сперва еле заметно дрогнули. Затем заблестели. На щеках выступил бледный румянец. Глаза ожили после многодневной борьбы с утратой и горем.
Алька улыбнулся, демонстрируя облегчённо вздохнувшему Александру Сергеевичу ямочки в уголках губ.
— Да, — прошептал Алька. — Я, кажется, понял…
— Это хорошо, Алексей. А теперь представь, что может нарисовать в собственном воображении человек, что день изо дня думает лишь о тьме, хотя и живёт вдалеке от неё.
— Только бяку, — Алька облегчённо вздохнул — совсем как сам Александр Сергеевич мгновением раньше. — Так значит, в космической тьме ничего нет? Ничего, кроме того, что может придумать сам человек?
— Именно так, — это была подлая ложь, за которую Александр Сергеевич корил себя и поныне. Но поступить как-то иначе именно в тот вечер он просто не мог.
Затем они сидели в обнимку и думали каждый о своём: Александр Сергеевич снова и снова взвешивал все «за» и «против»; а Алька думал о маме — сейчас, рядом с дедом это получалось как нельзя хорошо. Голова была ясной и чистой, в ней не было ничего, кроме истинной любви сына к матери.
Александр Сергеевич не мог точно сказать, каким именно образом ему удалось прочесть мысли собственного внука, особенно учитывая факт того, что сам он в тот момент думал совершенно о другом. Это был, своего рода, обмен информацией на ментальном уровне. Мыслительные волны Альки достигли сознания деда, но отчего-то не пожелали высовываться на поверхность сразу же, предпочтя дождаться наиболее подходящего момента. И Александр Сергеевич знал почему: потому что иначе он бы никуда не поехал. Да, можно было бросить всё прямо сейчас, но… появилась мёртвая Анна, а это многое изменило. Александр Сергеевич чувствовал себя предателем — именно так! Он продолжал жить, мыслить, чувствовать, в то время как его любимая дочурка пытается в одиночку противостоять неизвестности! Более того, она старается предупредить о подстерегающей опасности дорогих себе людей — отца и Альку, — а вот что станет с ней самой… Похоже, на сей счёт Анна даже не задумывалась.
