Эрл Бентон держал пистолет в руке, но то, что вошло на кухню из темноты, он не смог бы остановить даже целой обоймой патронов тридцать восьмого калибра. Когда дверь полностью распахнулась, ударившись о стену, на кухню ворвался холодный воздушный смерч, свистом, ревом, воем напоминающий дикого зверя. Но если тело зверя было из воздуха, то шкура — из цветов, потому что кухня внезапно наполнилась цветами, желтыми, красными, белыми розами, самых разнообразных оттенков, многими десятками роз, что росли за домом, некоторые со стеблями, какие-то — без, одни сорванные, другие выдернутые из земли с корнем. Ветер-зверь отряхнулся. И цветочная шкура, словно волосинки, отбросила порванные листья, яркие лепестки, изломанные стебли, комья влажной земли, прилипшие к корням. Календарь сорвался со стены и, пролетев полкухни на бумажных крыльях, рухнул на пол. Занавески поднялись к потолку, окна пытались сорваться со шпингалетов и присоединиться к этому демоническому танцу неживого. Земля полетела в Эрла, роза ударила в лицо, шип ткнулся в шею, когда цветок отлетал от него. Он поднял левую руку, чтобы защититься. Увидел, как Лаура Маккэффри прикрывает своим телом дочь, и почувствовал себя совершенно беспомощным перед такой вот аморфной угрозой.
Дверь захлопнулась так же внезапно, как распахнулась. Но колонна цветов продолжала вращаться, как будто поддерживающий ее ветер не был частью того ветра, что ревел снаружи, в ночи, и существовал сам по себе. Невозможно, конечно. Безумие. И при этом реальность. Вихрь выл, шипел, плевался листьями, цветками, оторванными стеблями, стряхивал с корней новые комья земли. В своей многодырной шкуре из вращающейся растительности ветер-зверь оставался у самой двери, хотя его дыхание ощущалось в каждом углу кухни, словно наблюдал за людьми, решал, что делать дальше… а потом исчез. Ветер не стихал, его отрезало, как ножом. Оставшиеся цветы, которые еще не успели разлететься, с мягким шелестом свалились на плитки пола. И воцарилась тишина.
* * *
В полицейском седане, стоявшем у «Макдоналдса», Дэн оборвал связь с компьютером ДТС и вновь связался с базой данных телефонной компании. Тут же получил адрес и телефонный номер Реджины Хоффриц. Они совпали с адресом и номером, полученными в ДТС.
Дэн посмотрел на часы. 9.32. Он работал с портативным компьютером чуть больше десяти минут. В старые времена, до появления компьютеров, на сбор этой информации у него ушло бы как минимум два часа. Он выключил экран, и в кабину заползла более глубокая темнота.
Доедая второй чизбургер и запивая его колой, Дэн думал о быстро изменяющемся мире, в котором жил. Новом мире, научно-фантастическом обществе, которое развивалось с невероятной скоростью. Жизнь в такое время радовала и пугала одновременно. Человечество обрело способность достичь звезд, сделать гигантский прыжок из этого мира и распространиться по всей Вселенной, но обрело также и способность уничтожить себя до начала экспансии в космос. Новые технологии, скажем, компьютер, освобождали мужчин и женщин от утомительного труда, экономили массу времени. И однако… И однако сэкономленное время не использовалось для досуга или медитации, раздумий. Вместо этого каждая технологическая волна только ускоряла ход жизни, прибавлялось дел, приходилось принимать все больше решений, появлялась возможность обрести новые навыки, и люди хватались за эту возможность, в результате чего свободного времени просто не оставалось. Каждый последующий год пробегал быстрее предыдущего, словно господь бог потерял контроль над потоком времени. Впрочем, для многих людей сама идея бога соотносилась исключительно с далеким прошлым, когда вселенную заставляли каждодневно расставаться со своими тайнами. Наука, технология, перемены — этим богам поклонялись сейчас, новой Троице. И пусть не такие жестокие и суровые, как некоторые из прежних богов, они, в своем крайнем безразличии, не могли утешить больных, одиноких, заблудших.
Как мог магазин, подобный «Пентаграмме», процветать в век компьютеров, удивительных лекарств, космических кораблей? Кто мог в поисках ответов поворачиваться к оккультизму, когда физики, биохимики и генетики чуть ли не ежедневно выдавали на-гора больше ответов, чем все гадальные доски и призраки дали с незапамятных времен? Почему люди науки, ученые, такие, как Дилан Маккэффри и Вильгельм Хоффриц, вели какие-то дела с торговцем дерьмом летучей мыши и прочей хренью?
Да потому, что не верили, что это хрень. Какие-то аспекты оккультизма, какие-то паранормальные феномены, должно быть, интересовали Маккэффри и Хоффрица, и они полагали, что эти феномены можно использовать в их исследованиях. Каким-то образом они хотели соединить науку и магию. Но как? И почему?
Когда Дэн допил диет-колу, ему вдруг вспомнился обрывок стихотворения:
Мы прыгаем в тьму,
Руки зла нас там ждут,
И дьявол с наукой
Бок о бок идут.
Он не мог сказать, где услышал его или прочитал, но склонялся к мысли, что это часть какой-то рок-нролльной песни, оставшаяся в памяти от тех дней, когда он регулярно слушал рок. Попытался все-таки вспомнить, подумал, что это, должно быть, песня протеста об атомной войне и уничтожении, но больше память ему ничего не выдала.
«И дьявол с наукой бок о бок идут».
Наивный, упрощенный образ. Песня, должно быть, пропагандировала философию Новых луддитов, которые стремились обратить ход развития вспять, вернуться в палатки и пещеры. Дэн не симпатизировал этой точке зрения. Он знал, что в палатках холодно и сыро. Но по какой-то причине фраза «И дьявол с наукой бок о бок идут» произвела сильное впечатление, внутри у него все похолодело.
Внезапно у него пропало желание посетить Реджину Саванну Хоффриц. День и без того выдался длинным. Пора домой. Болела голова, там, где ее ударили, да и на теле хватало синяков. Ныли суставы, горели, слезились, чесались глаза. Хотелось выпить пару бутылок пива… а потом поспать десять часов.
Но работа по-прежнему стояла на первом месте.
* * *
Лаура в ужасе оглядывалась, не веря своим глазам.
Земля, цветы, листья, мусор покрывали кухонный стол, тарелки с недоеденным обедом. Измочаленные розы валялись на полу, на столиках у стен. Красные и желтые бутоны торчали из раковины. Одна белая роза зацепилась за ручку холодильника, зеленые листочки и лепестки налипли на занавески, стены, дверцы столиков, буфетов, полок. Груда грязи, зелени, разноцветных бутонов лежала на том месте, где умер воздушный вихрь.
— Уходим отсюда. — Эрл все еще сжимал в руке пистолет.
— Но тут такой беспорядок, — запротестовала Лаура.
— Позже. — Он подошел к Мелани, поднял то ли спящую, то ли ушедшую в себя малышку со стула.
— Но я должна все убрать… — Лаура, похоже, не очень-то понимала, что происходит.
— Уходим, уходим. — В голосе Эрла слышалось нетерпение. От здорового цвета кожи деревенского парня не осталось и следа. Лицо побледнело, приобрело восковой оттенок. — В гостиную.
Она не двигалась с места, оглядывая замусоренную кухню.
— Уходим, — в который уже раз повторил Эрл, — пока в эту дверь не войдет что-нибудь похуже.
23
Реджина Саванна Хоффриц жила на одной из наименее дорогих улиц Голливудских холмов. Ее дом являл собой пример эклектико-анархической архитектуры, редко встречающейся в Калифорнии, но именно на такие дома обычно указывали шовинистически настроенные ньюйоркцы, когда хотели подчеркнуть отсутствие вкуса у обитателей Западного побережья.
Судя по использованию кирпичной кладки и выставленным напоказ балкам, дом строили в стиле английских Тюдоров, но резные карнизы характеризовали уже викторианский стиль, а ставни — американский колониальный. А вот большие бронзовые каретные фонари, установленные по обе стороны парадной двери и у гаража, Дэн уже не смог отнести к какому-то конкретному периоду. На съезде с улицы гостя встречали две оштукатуренные колонны. Их венчали железные кованые фонари, так непохожие на бронзовые.
