За их спинами тихо выросли другие тени. Не нужно было слышать слов, чтобы почувствовать их осуждение и презрение – они окружили им лежащего на земле человека. Да и человека ли? Его недавний противник, названный Патриком, отступил в сторону, позволяя другим приблизиться к своему поверженному врагу. Он не хотел больше принимать в этом участие.
Заклинания падали на голову раненого, обездвиживая его поврежденное тело, заставляя силы вместе с кровью покидать его. Каждый добавил свой удар, не жалея того, кто сам забыл о жалости… И только одна женщина, чье лицо было скрыто под темной вуалью, не сделала ничего.
Кто-то забрал ребенка; закончив расправу, пришедшие так же тихо покинули место недавнего боя, что перерос в побоище, оставив меч и его хозяина лежать в оскверненной, измятой траве. Поверженный маг все еще дышал, но он был слишком слаб, чтобы бороться со смертью. До ее прихода оставались часы – или минуты. Ночь близилась к рассвету, и небо бледнело все больше, вспухнув на горизонте кучами серых дождевых облаков…
А потом появилась та женщина. Она пришла бесшумно; так же бесшумно плакала, закрыв ладонями лицо, и боль ее душевных мук изливалась вместе со слезами в траву, и без того уже напоенную страданием.
Затем она вдруг подняла ладони вверх, прошептав слова прощения, – и свела руки над умирающим. Красно-зеленые нити потянулись от ее ладоней к телу уже почти бесчувственного мага, возвращая ему дыхание жизни. Но эти действия выпивали жизнь из нее самой – слишком уж разнились черный маг и она, и лечение это приносило ей не меньшие муки, чем испытывал сейчас он, принимающий незаслуженный дар…
Когда полоски облаков над горизонтом уже успели напитаться алым заревом, словно бинты – свежей кровью, мужчина открыл глаза. Медленно он повернул лицо к своей целительнице. К тому времени она была бледнее тени, а ее руки, казалось, танцевали от холода.
Встретившись глазами, мужчина и женщина долго смотрели друг на друга.
– Почему? – с трудом вымолвил он.
Она сдержала слезы. Вопрос был излишним, ведь ответ на него знали они оба. Но ни один из них не решился бы признать эту истину: она все еще продолжала любить его. Любить – безнадежно и тайно, и даже его чудовищные поступки не сумели до конца убить это, давно проклятое ею чувство.
– Когда-то ты был другим. Я хочу верить, что ты сможешь измениться снова, Бенджамин. Прекратить бессмысленную гонку за силой и осознать свои ошибки…
– Ты спасла меня, – прошептал он, с трудом приподнимаясь. Места, где совсем недавно на его теле были глубокие раны, выдавала теперь только одежда, свисающая грязными кровавыми клочьями.
Женщина обессиленно опустилась в траву, закончив свое колдовство. Бенджамин медленно поднялся и теперь стоял пошатываясь рядом с ней.
– Я твой должник…
Неуверенно, качающейся походкой, он побрел прочь, иногда оступаясь на неровностях почвы.
– Прощай, – прошептала женщина ему вслед, и только меч был этому свидетелем, одинокий, брошенный, как и она сама…
Дженни, вздрогнув, проснулась. Открыв глаза, девушка не сразу осознала, что находится в своей комнате – настолько яркой была недавняя картина. Казалось, еще минуту назад здесь, совсем рядом, тлели, исходя дымом, остывающие угли костра и плакала молодая ведьма, спасая того, кто этого спасения был недостоин…
Оставшуюся часть ночи девушка провела без сна. То, что представлялось раньше таким простым, лишилось смысла; все понятия добра и зла перемешались теперь у нее в голове и в сердце. Все не так однозначно и понятно, как хотелось бы… Ведь меч, лежавший сейчас у нее под подушкой, когда-то принадлежал убийце ее самых близких людей. А женщина, спасшая этого убийцу, – тетя Николь, подруга ее матери.
И у Дженни в этот момент был выбор – принять или отвергнуть их обоих…
Когда Молли утром осторожно приоткрыла лапкой дверь в спальню Дженни, ее глазам открылась неожиданная картина: девушка с мечом в руке выполняла серии движений. Они были то быстрыми, то плавными, будто какой-то чудной танец. Словно в трансе, Дженни двигалась с закрытыми глазами и, только почувствовав чье-то присутствие, остановилась.
Взгляд ее был ясным, а на лице появилась улыбка.
– Я знаю, почему этот меч – существо, а не предмет. Он способен мыслить и даже чувствовать, и у него есть собственная воля. А еще я, кажется, поняла, что такое связь меча и его мага. Это означает быть одним целым, продолжением друг друга. И пускай я еще только начинающий маг, но, мне кажется, связь между нами уже существует. Каким бы ни было прошлое моего меча, намного важнее – настоящее!
Дженни продолжила свои занятия, а Молли внимательно следила за ее движениями – в желтых глазах кошки светилось одобрение…
Николь бесцельно вертела в руках край пояса своего платья. Всегда образец спокойствия и уверенности, сейчас она пыталась справиться с нахлынувшими чувствами. В глазах женщины светилась грусть, и она непроизвольно избегала взгляда Дженни, сидевшей рядом с ней возле камина.
– Пожалуй, это к лучшему, что меч рассказал тебе обо всем. Мне было бы слишком тяжело… – наконец отозвалась Николь.
– Вам не в чем себя упрекать. Ваш поступок не был предосудительным. Добро всегда остается добром.
– Иногда за добро приходится расплачиваться намного больше, чем за зло, – Николь горько усмехнулась. – Сколько раз потом я винила себя за то, что сделала. Что дала второй шанс человеку, который оказался его недостоин. Особенно – когда узнала, что он сделал с твоей семьей… Но остановить его я уже не могла. Единственное, что мне удалось, – спасти тебя, напомнив ему о долге… Однако это не вернет ни Элисон, ни Патрика…
– Но вы же не могли предугадать того, что случится! Вы спасли его… из-за любви, – тише добавила Дженни. Ей было безумно жаль эту сильную женщину, которая сейчас с трудом сдерживала слезы.
– Любовь бывает слепой. Мы склонны верить тому, кого любим… Так случилось и со мной. Я хотела видеть в нем то доброе, что было в свое время.
Она смотрела куда-то, словно сквозь стену, и – Дженнифер была уверена в этом – видела сейчас моменты далекого прошлого, связавшие многие судьбы тугим узлом.
– Если бы я только знала, Дженни, если бы только знала! Тогда я еще надеялась, что сотворенное добро способно пробудить благородство даже в очерствевшей душе. Того, другого, Бенджамина я продолжала помнить, несмотря на то, что от него, прежнего, осталось, наверное, лишь имя… Когда-то мы были близки, вместе познавали новое, испытывали свои силы. Он обладал способностью окунаться во что-либо с головой, действовать во всю мощь и без оглядки… Мне этого всегда недоставало. Он как будто лечил меня от излишней осторожности и сдержанности своей готовностью жить только теперешним моментом, только бесконечным «сейчас», не заглядывая в будущее… Мы были партнерами и любили друг друга – как мне тогда казалось…
