Чез сильно скучал без неё. Голос с экрана, казалось, стал громче, и Чез подумал: «Почему мы решили, что справимся без Натали?» Он коснулся запястьем лежащих в кармане монеток и, взглянув на Финна, который взбирался по лестнице впереди него, подумал: «Я делаю это в том числе и ради Натали. Ради Натали, и госпожи Моралес, и её двойника, и моей мамы, и Джо. И ради этого мира, и ради нашего…»
И у Чеза словно прибавилось сил.
Вид сверху открывался головокружительный. С площадки был виден весь стадион. Сотни, а может, и тысячи людей, на поле и на трибунах, стояли молча, повернувшись к экрану. Различить отдельные лица было невозможно, но вся толпа одновременно поворачивала головы, глядя то в левую, то в правую часть экрана. Все двигались как один человек, потому что думали об одном и том же. Ни у кого из них не осталось собственных мыслей.
– Ставьте ведёрки в ряд, и мы перевернём их одновременно, – распорядилась Эмма. – Так мы привлечём внимание людей и сможем подключить рычаг.
– Эмма, ты же говорила, что рычаг работает только в тех местах, которые существуют в обоих мирах, – сказала Кона. – Этой площадки в вашем мире нет!
– Нет, – подтвердила Эмма, и её голос слегка дрогнул. – Я… собиралась сбегать к «Часам с кукушкой» и воткнуть рычаг там. Мы знаем, что это здание есть в обоих мирах. – Она показала пальцем, и все ребята удивлённо открыли рот. «Часы» с высоты казались маленькими и страшно далёкими.
– Идти одной слишком опасно! – возразил Чез.
– Я с тобой, – сказала Кона, беря Эмму под руку.
– А кто присмотрит за Кафи? – спросил Рокки, ставя свои ведёрки на площадку.
Кона протянула ему девочку:
– Доверяю её тебе.
Рокки явно смутился, а потом вдруг фыркнул:
– Хочешь меня отвлечь, да? Мне некогда будет бояться, если придётся следить за Кафи, чтобы она не проглотила монетку.
– Я знаю, что такое быть старшим в семье, – ответила Кона. – И мы, старшие, должны помогать друг другу.
«Пока что у нас всё получается, – подумала Эмма. – Мы действуем сообща. Как будто мы двойники друг друга… у каждого есть что-нибудь общее с кем-то другим из нашей команды. Иногда мы и думаем одинаково. Но это не потому, что нас заставляют. Ну точно нет».
Она взяла монетку из ведёрка:
– Когда мы с Коной дойдём до «Часов», я дам вам сигнал. Хорошо, что день ясный! Я пущу солнечный зайчик. Это будет значить «действуйте».
«Здо́рово, что Эмма знает, как можно подавать сигналы солнечным зайчиком», – с восхищением подумал Финн.
Эмма и Кона оставили свои ведёрки и бегом пустились по лестнице. Их шаги заглушил рёв экрана.
А ребятам ничего не оставалось, кроме как ждать, стараясь не слушать зомбирующие их голоса.
– Давайте сядем потеснее, – предложил Чез.
Хотя день стоял тёплый, зубы у него стучали. Они с Финном и Ланой придвинулись ближе к Рокки и Кафи. Кафи похлопала всех по очереди по щеке и захихикала.
– Кона оставила Кафи здесь, чтобы она нас отвлекала и нам было легче! – воскликнула Лана. – Вот умница!
Финн коснулся щекой ручки Кафи. И ему стало так спокойно – словно он обнял сумку с монетками. Или обклеил ими лицо. Возможно, всё это даже лишнее. Возможно, монеткам достаточно просто существовать, чтобы напоминать о том, что другие люди хотят говорить правду. Делиться хорошим, а не плохим.
Сидеть рядом с маленькой Кафи тоже было хорошо.
Финн посмотрел на «Часы с кукушкой», надеясь, что Кона и Эмма поторопятся. Они ещё не выбрались на открытое место, и их не было видно.
Финн коснулся лба. Оказалось, что все монетки, которые он приклеил, отвалились, а они все в суете даже не заметили. Тогда он достал монетку из кармана – ту самую, которую дал ему двойник мистера Густано. На ней была записана история о том, как мама и папа ради своих детей мечтали изменить мир. Монетку, которую Финн хотел сохранить как память об отце, которого никогда не знал.
Он подержал её над ведёрком. А потом разжал пальцы.
«Может быть, одна лишняя монетка окажется решающей. Ведь я отдал её, чтобы спасти оба мира и вернуться к маме».
Потому что он и так никогда не забудет, что рассказал ему двойник мистера Густано.
Память о папе навсегда останется с ним.
Эмма не могла угнаться за Коной. Она уже запыхалась и начала спотыкаться, когда они пробежали мимо брошенного джипа.
– Беги… без меня, – с трудом выговорила она. – Я могу только разгадывать шифры и думать, а ты можешь и думать, и бегать…
– Эмма, ты шутишь? Одной мне туда не добраться, – ответила Кона, указав на «Часы с кукушкой», маячившие впереди, по ту сторону пустой парковки. Она слегка замедлила шаг. – Это экран внушает тебе, что ты хуже меня? Мне, например, он говорит: «Нельзя уметь всё. Нужно выбрать – быть умной или заниматься спортом. Но вообще-то и то, и другое даётся тебе плоховато».
Эмма на бегу запрокинула голову и прокричала в небо:
– У Коны отличная голова! И сердце у неё тоже на месте! Она идеальная старшая сестра! Она сто раз не дала Кафи проглотить монету!
Кона рассмеялась, и на мгновение показалось, что они бегут наперегонки просто для развлечения. Как две подружки.
– Сердце – это же самое главное, правда? – спросила Эмма. – Вот именно этого не хватает нашим врагам. Значит, мы победим.
Может быть, она не так уж плохо бегает, как ей кажется. Теперь она не отставала от Коны. Но всё-таки Эмме не хватало дыхания, чтобы бежать и одновременно говорить.
Во время прошлых путешествий в другой мир она полагалась на шифры и силу разума. Но на сей раз приходилось полагаться на людей, с их тайнами, страхами, надеждами, мечтами, ложью и правдой.
И для этого нужен не только мозг, но и… сердце.
Может быть, для того, о чём думала Эмма, уже существует название.
«Любовь. Это любовь. Кона любит Кафи и своего папу. Я люблю Чеза, Финна и маму. Рокки любит своих родителей, брата и сестру».
И эта мысль словно несла её прямо к «Часам с кукушкой».
– Мы зайдём внутрь? – спросила Кона. – Чтобы вся парковка превратилась в туннель… или в горку?
Эмма обрадовалась, что Кона так быстро освоила правила рычага.
– Конечно, – сказала она.
Они набрали код – 6-4-5, «воздух, вода, огонь» – на ближайшей двери, и когда она со скрипом открылась, за ней оказался
