от лего и задохнулся. А набор подарила ему я! Можешь представить, что я чувствовала? Вряд ли. В твоей чистенькой жизни все иначе. Детей всюду за ручку водят, в попу дуют. — Она внезапно ухмыльнулась. — Хотя иногда и вы теряете деточек, а?
Вадиму захотелось дать ей пощечину.
— Тогда зачем? Если ты не брата хотела спасти.
— Говорила же, жизнь изменить вздумала: статью написать и все такое; приехала сюда и взялась вынюхивать. Меня быстро вычислили, предложили выбрать — и я сделала правильный выбор. Теперь моя жизнь не будет прежней, так что получилось лучше, чем мечталось.
— Думал, мы друзья, а ты шпионила за мной. Предала, — бессильно проговорил Вадим, понимая, насколько смешны попытки пробудить ее совесть.
— Делала то, что поручили, — равнодушно сказала Олеся. — Следила за тобой, все время была рядом, проверяла телефон, сообщала о твоих планах. Предала, говоришь? А ты мне кто такой? Своего бога я не предавала.
— Бога! Бога?! — завопил Вадим вне себя. — Что ж вы за нелюди! Отойди от меня, гадина!
Олеся скривила губы и шагнула к стене, встав подле Соловьева.
— Довольно, — раздался холодный, ясный голос. — Те, кого ты видишь, — жрецы. Они поклоняются мне, по моей воле приносят жертвы, питая меня силой. Мне нужна кровь — и я получаю ее.
Очередной кусочек мозаики встал на место.
Прожорливой твари, называющей себя богом, не могло хватить детей, ехавших на экскурсию в Верхние Вязы три десятка лет назад. Нужны были новые жертвы: это существо сказало, что древние жрецы приносили ему их. То же самое должны были делать и их современные последователи. Поэтому детей похищали, приносили ненасытному монстру — месяц за месяцем, годами!
— Ирочка была не единственной, — мучительно выговорил Вадим, чувствуя, как горло сводит судорогой. — Не первой и не последней. Десятки, сотни детей погибли.
— Мне доставляют тех, кого никто не станет искать: нищих, брошенных, забытых, никому не нужных. Таких много, очень много. География поисков широка, и следы ни разу не приводили сюда. Кроме твоего случая.
«Моя дочь погибла случайно: один из уродов, рыскающих по громадной стране, увидел, что ребенок играет, а папаша дрыхнет на скамейке — вероятно, пьяный вдрызг! — и схватил, приволок сюда, чтобы бросить на растерзание зверю!»
Сознание собственной вины навалилось с невиданной доселе силой. Оно было таким сокрушающим, что Вадим удивился, почему до сих пор жив, как сердце его не лопнуло, не разорвалось в груди.
— Не будут искать? Я искал, мы… — слабо произнес он, осознавая пустоту своих слов, не понимая, зачем говорит об этом. — Ирочку не бросали. Мы с Верой любили ее больше жизни.
— Об этом после.
— Сукин сын! — вдруг заорал Вадим и бросился вперед в неукротимом стремлении разорвать, уничтожить, растоптать. Пусть погаснет это сияние — обманчиво-прекрасное, свирепое, голодное; пусть погибнет смертоносное, богомерзкое создание, не имеющее право на существование.
Не получилось сделать и шага.
Мощная сила толкнула в грудь, отшвырнула Вадима обратно, как тряпку, пригвоздила к полу. Он зарычал и попытался подняться, но не смог, так и остался стоять на коленях. Лавров и его прихвостни, включая Олесю, пренебрежительно смотрели сверху вниз.
— Не делай так больше. Все равно ты не можешь причинить мне вред.
— Ненавижу, — выплюнул Вадим, — тебя и твоих красноглазых холуев.
— Стать жрецом — великая честь. Олеся оказалась прозорлива, сумела оценить перспективы.
— И чем заслужила право пополнить ряды, кроме слежки за мной? — Вадим неприязненно глянул на ту, кому прежде доверял. — Инициацию прошла?
— Вроде того, — спокойно ответила она, сузив глаза.
— Кровь — ключ ко всему. Мать этого сосунка Сережи сказала тебе, что я ему говорил: мы кровью повязаны, — вымолвил Лавров.
Вадим в ужасе смотрел на Олесю.
— Что ты сделала?
— То, что и было велено. И доказала свою преданность.
Догадка пронзила мозг. Словно раскаленная спица в висок воткнулась; глазам стало горячо и больно.
— Денис Сергеевич… — Вадим не смог договорить.
— Трухлявый пень возжаждал справедливости, разболтался и готов был выболтать еще больше: ему взбрело в голову поделиться знаниями. Путался под ногами, мог доставить проблемы, — сказал Лавров. — Вел бы себя тихо, прожил бы отпущенный ему срок. У него сердце было, как дырявая тряпка, в любой момент мог копыта отбросить. Но пришлось помочь.
— Олеся! Как же…
— Оставь это, — повелительно сказал «бог». — Пришел за ответами, так изволь слушать.
— Какие претензии? Вместо одного помощника у тебя появился другой. — Олеся гадко усмехнулась. — Я могла тебе и еще кое в чем помочь, если бы ты не был таким щепетильным.
Вадима замутило.
— Красная метка. Ее ведь не было.
— Старик все время был внизу, пока ты метался по городу, как ищейка, потерявшая нюх. Я делала все, зачем меня приставили к тебе, а в нужный момент написала записку и ушла. Меня забрали, и я завершила работу: Денис Сергеевич дождался своего часа. После этого появился знак.
В голосе Олеси звучали сознание собственной правоты и гордость за содеянное.
«Все это время она знала, где Денис Сергеевич, готовилась вскоре убить его. Делала вид, что переживает, нервничает. Выслушивала мои откровения. В школу со мной пошла, обсуждала дальнейшие шаги, делала вид, что преодолевает страх.
Разыгрывала мужественную девушку в беде, убитую горем сестру, верного друга… Почему я был так слеп?»
— Скверный старик сам виноват. — Лавров покачал головой. Глаза его напоминали кусочки льда. — Жители Верхних Вязов кое-что знают, еще о большем догадываются. Мы не препятствовали тем, кто изначально захотел уехать: они рассеялись по стране и помалкивали. Да и кто стал бы им верить, слушать байки про оживших мертвецов, вылезающих из провала, бродящих ночами по городу? Остались те, кому некуда и незачем было уезжать. Их никто не трогал, пока они не представляли опасности.
— Заложники, — сказал Вадим.
— Твоя склонность к драматизму неистребима. Люди приезжают сюда редко. Разве что полоумные экстремалы, желающие поглазеть на провалы. Да и они появляются все реже. Приехали — уехали, какие проблемы.
— Врешь! А «Виатор»? — воскликнул Вадим. — Несчастный парень, блогер, снявший видео, по которому я вас и нашел! Его зовут Василий, что вы с ним сделали?
Повисла пауза. Затем стоящий слева блондин хмыкнул и проговорил:
— «Несчастный парень»? Себя пожалей! Я гадал, узнаешь или нет? Ты сказал Олесе, что пытался меня найти, профиль мой в соцсети видел.
Выражение «потерять дар речи» всегда казалось Вадиму не только банальным, но и избыточным, он никогда не употреблял его в книгах. Однако сейчас понял, что бывают ситуации, в которых не можешь ни сказать, ни даже подумать о чем-то. Слова Василия вогнали его в ступор.
— Я приехал, потому что хотел хоть
