потрясающе!
Он смеялся над идеей убивать людей, чтобы осчастливить богов.
Что за абсурдная идея!
Жизель сказала:
- Он не понимает истинной силы ритуала, символа. Язык, который я съела, был символом, Эдди. Боги ценят это. Я уважаю их за то, что они обладают чувством юмора. Ты когда-нибудь слышал, как смеется бог, Эдди? Это самый удивительный звук...
Эдди попытался представить себе это.
Он был почти на месте, почти мог слышать его - с помощью этого удивительного наркотика, - но звук оставался за гранью восприятия...
- Хозяин знает, что он - смертное существо. Он прожил долгую жизнь и знает, что его время на этом плане сокращается. Я скажу тебе кое-что еще, что заставит твое сердце трепетать, Эдди. Его сила, хотя и по-прежнему велика, значительно уменьшилась.
Эдди с трудом сглотнул.
- Правда?
Она убрала ногу и встала.
- Правда, - oна взяла его за руку. - Открой глаза, Эдди.
Его глаза распахнулись. Он уставился на нее с отвисшей челюстью, сердце колотилось в груди, как проволока под высоким напряжением. Боже, этот наркотик, он был потрясающим, он сделал невозможное - заставил Жизель казаться еще красивее, еще желаннее. Она подвела его к кровати, и он, оцепенев, последовал за ней, скользнув под скомканное одеяло.
Она прижалась к нему всем телом.
- Мы убьем его, Эдди.
Эдди ощутил укол старого страха, но это был отголосок, воспоминание о чем-то, чего больше не существовало. Он выполнит приказ Жизель. Это было ясно с самого начала, но теперь он действительно примирился с этим.
- Я знаю, - прохрипел он.
Она поцеловала его в шею.
- Вот почему ты здесь, Эдди.
Он тяжело вздохнул.
- Я знаю, - повторил он.
- Запомни, Эдди, - сказала она и на мгновение прикусила зубами мочку его уха. - Символ. Ритуал. Я не могу сейчас рассказать тебе всего, - eе язык прошелся по его подбородку, ненадолго проник в рот и отступил. - Но знай, Эдди, скоро тебе все станет ясно. Когда настанет момент, все будет идеально, и ты увидишь. Ты поймешь.
Hадеюсь на это, - подумал он.
- Ты поймешь, - сказала она.
Эдди посмотрел на нее и вздрогнул.
Это было напоминание, - понял он.
Он принадлежал ей - разумом, телом и душой, и она могла видеть его мысли так ясно, как будто они были написаны у него на лбу.
Она улыбнулась.
- Расслабься, Эдди, забудь обо всем на время.
Эдди уставился на ее красивое лицо и попытался сделать то, что она сказала.
Ее улыбка стала непристойной.
- Хочешь, я снова привяжу тебя к кровати, Эдди?
Эдди сглотнул.
Задрожал.
И сказал:
- Да.
* * *
Карен выключила лампу на тумбочке рядом с кроватью, поудобнее устроилась под плюшевым одеялом и попыталась не думать о Шейне. Это было невозможно. Там, в темноте, где неясные очертания незнакомой мебели маячили, словно призраки из сна, она обнаружила, что не в состоянии думать ни о чем другом. Темнота была удушающей, темный плащ туго натянут на голову. Не в силах остановить это, она мысленно вернулась на несколько часов назад, вызвав в памяти приступ клаустрофобии, когда она вслепую пробиралась сквозь невидимые деревья. Темный и неприступный, этот лес был полон скрытых камней и веток, которые хлестали тебя по лицу за мгновение до того, как ты их замечал. Она пошатнулась и упала, поднялась и продолжила идти, двигаясь с неумолимой, беспечной решимостью в направлении крика, который они услышали с дороги. Ужас, самый сильный, всеобъемлющий всплеск эмоций, который она когда-либо испытывала, был сильнее, чем она могла бы вынести. Но она была неустрашима, движимая чувством вины, необходимостью спасти любимого, которого она предала.
Эхо голоса Чеда дразнило ее: Я трахнул твою девушку, Шейн.
Мудак.
Что за мерзкий сукин сын.
Откровение Чeда, высказанное с такой жестокостью, было непростительным оскорблением. Грубость в высшей степени. Но он был всего лишь посланником. В своих проступках она могла винить только себя. Хуже всего было то, что регулярные свидания с Чедом не были единичным явлением. У нее было много других любовников. Ей было стыдно за это. Она хотела познать безмятежную радость чистой любви, идеальных отношений, настолько полноценных во всех отношениях, что это, наконец, избавило бы ее от неспособности быть моногамной. Она возлагала такие надежды на Шейна, даже на мгновение поверила, что он - тот самый. Тот, кто соответствовал бы ее чувственности, что, наконец, позволило бы ей вырасти в ответственную, верную любовницу.
Но теперь она никогда не узнает.
Ее глаза снова наполнились слезами. Чувство вины поднялось в ней, как воздушный шарик, готовый лопнуть, а сердце заныло от потери. Затем она подумала о Дрим и вспомнила ту ужасную ночь, когда дрожащий голос Алисии по телефону вызвал ее в отделение неотложной помощи. Вид изможденного, одурманенного наркотиками лица подруги в палате неотложной помощи преследовал ее несколько месяцев. Жизнь была чертовски несправедлива. Дрим была милой, веселой, красивой девушкой, и депрессия, которая ее подкосила, была такой жестокой. Многие люди заботились о Дрим, даже любили ее, но ей было наплевать на себя.
Это озадачило Карен.
Даже разозлилo и напугалo ее.
Теперь, однако, она думала, что знает, каково это - быть во сне, жить в месте, где царят страх и неизбывная тоска. Темная, гулкая, пустая комната сердца, уединенное место, куда никто другой никогда не отважился бы войти. Ее подруга постоянно жила в этом уединенном мире. Он казался одновременно чужим и гостеприимным.
Она не могла уснуть. Сначала не могла. Она ворочалась в постели, сворачиваясь клубочком сначала на левом боку, потом на правом. Она перевернулась на живот, вцепившись в подушки, как в любовникa. Это было бесполезно. Слишком много душераздирающих ассоциаций. Поэтому она снова повернулась на спину и уставилась на бархатный полог кровати с балдахином. Она думала, что ее разум никогда не отдохнет настолько, чтобы подарить ей временное забытье. Но сон пришел, как всегда, подкрадываясь медленно, незаметно, вытесняя сознание прежде, чем она поняла, что оно ушло.
А потом пришли сны.
Во сне Шейн был жив. А потом его не стало. Он превратился в ходячий труп, раненое, ковыляющее существо, киношного зомби. Его рот был приоткрыт, и из горла вырывалось ровное, хриплое шипение. Его вялый член свисал из расстегнутой ширинки джинсов, и одна из его мертвых рук безрезультатно поглаживала его. Он бросился за ней, и она убежала. Она все бежала и
