Подернутые пеленой глаза Кузьмичева уставились на Глеба.
– Мент…
Розовая пена по углам губ продолжала шевелиться и после того, как Кузьмичев вздохнул в последний раз. Только теперь Треухов заметил тонкую школьную тетрадь, которая насквозь пропиталась смесью вина и крови.
* * *
Матвей смотрел не столько на документы, собранные посетительницей, сколько на ее саму. О том, что собранные бумаги имели такую же юридическую силу, как журнал «Мурзилка», свидетельствовало нервное поведение женщины. Она теребила своими длинными пальцами ремень дорогой сумочки и исподтишка поглядывала на инспектора.
– И за какие такие заслуги вашему многоуважаемому папаше пенсию повышать? – развел руками Гладун. – Он у вас, что космонавт?
Дама с подозрительно пышными волосами, поджала губы.
– Участник Великой Отечественной войны, инспектор. А вам, не пристало подшучивать над тем, кто завоевал для всех нас мирное небо и победил коричневую чуму.
– И как же он с этой коричневой чумой воевал, в тринадцать-то лет?
– Связным у партизан был. Еще раз посмотрите бумаги, которые я собрала. Два участника партизанского движения подтверждают этот факт. По закону…
По всем законам бойкую дамочку надо было гнать взашей. Матвей не раз сталкивался с подобной ситуацией. По мере того, как от старых ран и болезней отмирали настоящие вояки, на божий свет выползали типчики, утверждавшие, что в годы войны вовсю метелили оккупантов. Пользуясь тем, что свидетелей их «подвигов» уже не было в живых, лже-ветераны требовали для себя различных льгот и уважения окружающих.
– Сильно потратились? – с усмешкой поинтересовался Гладун.
– На что?
– Ну, старичков-партизан наверное, подпоить потребовалось, чтоб ваши липовые бумажки подписали или наличкой дедам отстегивали?
– Да как вы смеете?! – вскочив, просительница едва не опрокинула стул. – Где находится ваш начальник? Таких издевательств я терпеть, не намерена! До министра дойду, чтобы вас на место поставить!
– Хоть до самого президента, – Матвей театральным жестом указал женщине на дверь. – А насчет издевательств… Участие вашего папаши в процессе завоевания мирного неба над нашими головами – вот настоящее издевательство. Постыдились бы своими бумажками в лицо людям тыкать!
Дамочка хлопнула дверью с такой силой, что на столе подпрыгнул графин с водой. Гладун улыбнулся тому, что день прошел не зря и занялся более важным делом, требовавшим внимания, хорошей реакции и большого терпения – компьютерной игрой.
Тут дверь в кабинет открылась. Инспектор оторвался от монитора, намереваясь поставить на место наглеца, забывшего постучать, но вместо этого привстал на стуле. Вошедшие в кабинет милиционеры выглядели так, будто пришли арестовывать самого Славу Япончика.
– Матвей Гладун? – не спросил, а скорее констатировал рослый сержант.
– Конечно.
– Вчера во второй половине дня вы были в редакции журнала «Арфа Караваевска»?
– Да. Я приходил к редактору Аркадию Трубочке, чтобы узнать судьбу своих стихов.
Сержант кивнул второму милиционеру. Тот вышел за дверь и возвратился с девицей прикладывавшей к заплаканным глазам платок. Матвей узнал секретаршу редактора и кивнул.
– Здравствуйте…
– Этот человек вчера заходил к вашему шефу?
– Да, он, – всхлипнула девица. – Только после него у Аркадия Петровича был и второй посетитель, а потом, перед тем, как уйти домой, я заходила к Трубочке. Он… Он был еще жив!
Девица разрыдалась. Ей подали стакан воды, большая часть которой вылилась на зеленый ковер инспекторского кабинета. Сержант, поняв, что добиться от секретарши чего-нибудь путного в обозримом будущем не удастся, нахмурился.
– Отвезем обоих в управление. Пусть Божко сам с ними разбирается, – он взглянул на Матвея. – Вам придется проехать с нами.
– А в чем собственно дело? Мне работать надо!
– Нам, извиняюсь, тоже.
Глава 27. Мистер Хайд
Совать нос в документы Божко, было конечно большим свинством со стороны Платова, но иначе он поступить не мог. Сам того не желая, капитан оказался замешанным в дело Учителя и оправдывал свои действия беспокойством за безопасность Юли и поиском причин многочисленных странностей, которые накрепко связали преступника и сыщика. Оба, черт возьми, были блондинами, оба писали стихи!
Чем больше Иван вчитывался в личное дело Артема, тем сильнее ему хотелось снять телефонную трубку, набрать номер капитана и напрямую поинтересоваться, не свихнулся ли он.
Сомневаться в том, что у сыщика все в порядке с головой Платов начал после того, как узнал о пристрастии Божко к стишкам. Он их не читал, но был сто процентов уверен: из-под пера человека привыкшего сочинять милицейские протоколы вряд ли выйдет «Гамлет» или, на худой конец, «Песнь о Соколе».
Из личного дела коллеги Иван узнал о том, что Артем с шести лет воспитывался в детском доме. В своей автобиографии он писал, что не помнил родителей-геологов, погибших во время одной из экспедиций, а в интернат попал после того, как умерла его бабка.
Так, может быть, трудное детство… Нет, не может! Иван поймал себя на мысли, что уже начал примеривать на Божко костюмчик Учителя, захлопнул папку и запихнул ее в ящик письменного стола.
Не пристало оперу заниматься стишками! Артем нарушил это неписанное правило, а в результате едва не пересекся с убийцей, за которым охотился. Или… Кто знает, а вдруг в кабинет редактора Божко привел милицейский бог?
Грозное создание в генеральских погонах и с нимбом вместо фуражки решило помочь своему подшефному и направило Артема туда, где он мог повстречаться с маньяком. Просто у небесного покровителя милиционеров сел аккумулятор рации, и он не успел согласовать детали рандеву преступника и сыщика так, как того требовала изначальная идея. И у богов случаются проколы!
Фантазии Платова прервал стук в дверь. В кабинет ворвался запыхавшийся Треухов.
– Фу! Извиняюсь. Думал, Божко у вас…
– Он с опергруппой, наверное, уехал, а что случилось?
– Не уезжал, – Глеб рухнул на стул. – Кабинет даже не запирал. Где-то по управлению ходит. Случилось, так уж случилось. Я, Иван Александрович, свидетеля отыскал, который маньяка видел. Он в обмен на информацию защиты у меня просил, хотел в камере отсидеться…
Божко закрыл дверь кабинета начальника УВД, проклиная день и час, когда сцепился с журналистом. Анатолий Семенов, как выяснилось, был личностью известной. Он выполнил свою угрозу и добрался-таки до тех, кто не столько уважал, сколько боялся печатного слова.
Короче говоря, неприятностей у Артема было выше крыши, а охота заниматься делами отсутствовала напрочь. Он решил заглянуть к Платову и уломать его на распитие бутылочки чего-нибудь покрепче, запереться в кабинете и от души нажаловаться Ивану на журналистов, маньяков и самую поганую из всех работ на планете.
Божко уже собирался открыть дверь кабинета зонального участкового, но замер, услышав встревоженный голос Треухова.
– Не уберег я Кузьмичева. Не мог предположить, что Учитель так быстро сможет до него добраться. Эта тварь ведет себя так, будто…
– Кому ты называл фамилию своего свидетеля? – спросил Платов.
– Никому! Я что: дурак? Только…
Дожидаться окончания фразы Артем не стал. С трудом подавляя в себе желание побежать, он свернул к лестнице и спустился на первый этаж.
– Товарищ капитан! – окликнули его из дежурки. – Сейчас к вам доставят…
– Понял! – отмахнулся Божко. – Пусть доставляют!
Выйдя за ворота управления, он осмотрелся по сторонам, остановил первую из проезжавших мимо машин, уселся на переднее сиденье.
– Вам куда? – водитель взглянул на капитана. – Я в центр еду.
– А мне за город! – рявкнул Божко. – Хочу свежим воздухом подышать. Понял?
– Понял…
– Тогда дави на газ!
Платов и Треухов встретили подчиненных Артема на крыльце. Иван хмуро взглянул на заплаканную девушку и растерянного мужчину, которых сыщики притащили с собой.
