— Неужели Бей сделает его одним из нас! — низко ворчал Харалпос, когда они двинулись по круто уходящий вниз улочке, судя по всему, ведущей к гавани. — Неверного, лудящего машины! Он стал привередлив, наш Бессмертный Господин. С тех пор, как Тиннин плохо кончил, Бей не создал еще ни одного птенца. Все выбирает…
— Тиннин был ученый, — прошелестел в ответ голос Байкус Кацинэ. — Нубийский филозоп, подобный мудрецам древности, высокомерным даже с царями… Но милый. Милый. Он знал цель всех этих опытов, а не просто лудил железки.
— Может, наш Джеймс тоже знает эту цель? — промурлыкал Зардалу. — Может быть, наш Бей нам не доверяет?
Внезапный подъем, затем — ступеньки, и крики чаек. Дом Олеандров стоял неподалеку от правительственных зданий, расположившихся на склоне Второго Холма, и тем не менее та часть города, что примыкала к мечети Валидэ, справедливо считалась самым древним и запутанным районом. Как во многих исламских городах, сразу после вечерней молитвы, правоверные наглухо запирали свои дома, поэтому улица, по которой вели Эшера, была совершенно пуста.
— Он редко кому доверяет, — проворчал Харалпос.
— Он не доверял Зарифу, — сказала Байкус Кадинэ. — Не доверял Шахару. И ты видишь сам, чем все это кончилось для них. Он глубоко копает, наш Бессмертный Господин, и копнет еще глубже ради нового любимчика. — Ее острые ногти длиной не меньше дюйма коснулиеь шеи Эшера.
Тут кто-то из них, должно быть, почувствовал, что пленник прислушивается к разговору, и вторгся в его сознание. Мысли словно подернуло дымкой, легкое головокружение — и Эшер на какое-то время перестал понимать, где он находится. Когда же голова прояснилась, соленый морской воздух, крики чаек и скорбные звуки корабельного колокола уступили место дальнему гомону и музыке цыганского квартала.
Если они ведут его куда-нибудь в укромный уголок, чтобы прикончить тайком от Олюмсиз-бея, то это можно было сделать и раньше.
Мысль облегчения не принесла.
Крутой подьем, камни и рытвины под ногами, плечи то и дело касались какой-то полуразваленной стены. Однажды кто-то нажал ладонью на голову, заставив куда-то пронырнуть. Снова холодный ветер с моря и шелест листвы. Повязку сняли. Эшер различил во мраке бледные надгробные обелиски, торчащие подобно костяным пальцам среди черных деревьев. Луна еще не взошла, но в обильном звездном свете сзади вырисовывались старая крепостная башня и поросшие кустарником руины стен. Черные на черном маячили вдали, сливаясь с небом, купола и минареты.
Рядом стоял и слегка улыбался один лишь Зардалу. Наряд его — панталоны, туника, балахон черного бархата — мерцал драгоценными камнями.
— А теперь, Джеймс, друг мой, ты немного погуляешь среди надгробий, нет? — Его крашеные ногти без усилий распустили узы на запястьях Джеймса. Бледное, хотя и нарумяненное лицо Зардалу казалось таким же бескостным, как и тело. Он откинул назад завитые по-женски волосы, и в них тоже сверкнуло нечто драгоценное. — Не подведи нас, чтобы и мы тоже не подвели нашего Бессмертного Господина. Надеюсь, — добавил он, осклабясь, — правила игры ты понял.
— Думаю, да. — Эшер разминал кисти рук. Хотя и гладкая, веревка была затянута довольно туго, и скрюченные пальцы долго не желали повиноваться. Мысль о том, чтобы пробраться к городской стене среди кладбищенских камней, одурачив тех, кто способен видеть в темноте, была заведомо безнадежной. Нечто подобное дуновению коснулось его затылка, и Эшер резко обернулся, словно его тронули острием ножа. Нигде никого.
Зардалу беззвучно рассмеялся, широко разевая пасть. Клыки у него были, как у волка.
— Так кто ты по правде, инглиз? — мягко спросил он. — И кто тот, что собирается, как полагает Бей, прийти сюда за тобой? Раньше он говорил: «Найдите и убейте», — теперь он говорит: «Схватите того, кто придет за инглизом, и приведите ко мне». — Зардалу повел рукой в сторону бесчисленных надгробий. — Ты его слуга? — Глаза евнуха цвета грязного льда мерцали во мраке, тело же пропадало из глаз, таяло, как дым. Эшер усилием воли пытался разжать его мысленную хватку.
— Я не знаю, о чем ты толкуешь.
— Кто этот чужак, инглиз? И при чем тут дастлах? Зачем серебряная решетка, преграждающая путь в усыпальницу?
С трудом освободившись от навеянного вампиром безволия, Эшер собрался с мыслями.
— Если твой Хозяин может наказать тебя за любопытство, — выговорил он, — то мне лучше не отвечать.
С насмешливой торжественностью Зардалу простер руку, хотя чувствовалось, что он рассержен.
— Узрите мудрого! — воскликнул он почти беззвучно. — Тогда тебе требуется лишь колокольчик, как козленку, которым приманивают тигра.
Сознание Эшера помутилось на секунду, а когда он очнулся, словно внезапно пробудившись ото сна, вампира уже не было. Кладбище казалось пустым.
Все они где-то здесь, — подумал он.
Зардалу и Джамиля Байкус, Харалпос, и Хабиб, и Пелагея — все они сейчас не сводят с него глаз. Засада. Ловушка. Антея сказала, что город накрыт как бы невидимой пеленой, мешающей ей почувствовать присутствие других вампиров. Она явно была испугана и добавила, что такое под силу лишь великому Мастеру. Или даже Мастерам.
Осторожно прогуливаясь среди могил и продвигаясь на ощупь там, где тень мрачных кипарисов лежала особенно густо, Эшер по мере возможностей старался запомнить ландшафт. Могла ли Антея, покинув свое убежище после исчезновения Джеймса, найти новое укрытие на этом кладбище?
Или встреча с людьми из стражи султана, которые взяли его близ мечети Баязета, была специально для того и задумана, чтобы оставить Антею без защиты?
Тогда зачем понадобилось это похищение? К чему засада на кладбище, когда проще было установить за ним вчера слежку и в итоге выйти на Антею?
Может быть, охота идет вовсе не за ней?
Он присел отдохнуть на низкое плоское надгробие, похожее на мраморную скамью. Плита была покрыта надписями на арабском и завершалась узкой стеллой, увенчанной фигурой в тюрбане. Раз в тюрбане — значит мужчина, причем из высшей знати. А то, что тюрбан слегка наклонен, говорит о том, что покойный был задушен по приказанию султана. Кое-где мрамор был выщерблен пулями — видимо, в июле, когда армия вела здесь последний бой с частями, преданными султану.
«И этот бой, — подумал Эшер, — заодно покончил с влиянием Олюмсиз-бея на султанский двор».
Влияние скорее всего было финансовым, поскольку вся страна погрязла в долгах. И пока Абдул Гамид пребывал в заключении, а Комитет Союза и Прогресса соображал, как провести выборы в Парламент, разом перепрыгнув из семнадцатого столетия в двадцатое, Бею вдруг понадобилось послать кого-то в Англию, чтобы доставить оттуда Эрнчестера.
