Чтение редких книг и старинных переводов было любимым занятием владыки Вениамина в перерывах между службами в монастыре и поездками по епархии. Темный язык этих книг особенно нравился ему, как свидетельство недосягаемой глубины и святости. Но в тот раз древний фолиант так и не раскрыл своих тайн.
В дверь его кабинета постучали робко и деликатно, и юноша-секретарь доложил, что некий священник из отдаленного прихода настаивает на срочной встрече, хотя что срочного может стрястись в губернском захолустье, в дремотной тишине лесов и комарином гудении болот?
Настоятель чертухинского прихода отец Арсений ожидал владыку в тихой прохладной горнице, где иконы были украшены узорными полотенцами, а на окошках цвели терпкие герани и даже вместо занавесок были вывешены вышитые рушники – милая сердцу провинциальная старина. Батюшка был молодой, из московских «горящих» интеллигентов, вот только приход ему попался «едва теплый», сильно пьющий и в силу этого изрядно обнищавший. Епархиальному начальству были хорошо известны его подвижническое стояние в вере и попытки отрезвить местное население.
Подойдя под благословение, отец Арсений не стал ждать встречного вопроса и заговорил сам, горячо блестя темными глазами:
– Владыка, я сегодня видел бесов!
– Чтобы бесов или ангелов увидеть, еще сподобиться нужно, – рассудительно заметил владыка Вениамин.
Сам он постоянно видел бесов в людском обличье, и их привычный вид давно уже не пугал и не будоражил.
– Не кипятись, батюшка! Лучше припомни, ты давно обедню-то служил? – Этим своевременным вопросом владыка аккуратно умерил пыл отца Арсения, точно прикрутил газовую горелку.
– Нынче утром, а что? – опешил отец Арсений.
Владыка промолчал, полагая, что все и так ясно. По церковному уставу, священник обязан выпивать остатки причастия, а если причастников было мало, то и остатки, соответственно, бывали велики. В последнее время даже в лучшие церковные кагоры добавляли столь агрессивные вещества, что явление зеленых человечков или хвостатых «недругов» заметно участились.
Конечно, их встречали и раньше. Бесов много раз видели святые отцы и хорошенько их рассмотрели. Главный отличительный признак беса – хвост и копыта, а то и птичьи лапы… Рожки могут быть малозаметны, крылья бывают велики, но могут и вовсе отсутствовать. Но для обычного, плотского человека эти мрачные сущности незримы.
– Молись, пастырь Божий, и служи почаще – что-то мне твой график не нравится: и обедни не каждый день, и всенощных маловато.
– Так ведь приход-то вымирающий, – пролепетал священник.
– Самое время поднять рождаемость!
– Да мы с супругой уже подняли – четвертого ждем!
– А ты среди прихожан пропагандируй.
– Для начала отрезвить людей надо, – в отчаянии воскликнул батюшка. – А то они дебилов нарожают!
– На том и порешим, – попытался завершить короткую аудиенцию владыка, поглядывая на отложенную книгу с шелковой закладкой.
За воротами дачной резиденции резко и хрипло завопил клаксон. Сигнал повторился еще и еще раз.
– Что это? – недовольно спросил владыка.
– Простите, владыка, я сразу не сказал. Молитвами святых отцов мне удалось поймать одного «ворога». Сейчас он там. – Батюшка кивнул на ворота резиденции.
– Ну-ка, ну-ка… Беса поймал, говоришь? Вот с этого и надо было начинать…
А случилось вот что…
Двумя часами ранее отец Арсений вернулся домой с вечерней службы. Прихожан, как всегда, было мало. Две-три активистки из «партии белых платочков», как ласково называл их батюшка, вот и весь улов… Дома ждала его молодая матушка Таисия, она была снова беременна и измучена токсикозом, но держалась с надлежащим смирением. Дети уже поужинали, и матушка собрала на стол то немногое, что осталось в доме. Усмиряя дракона животного естества, батюшка с недавних пор старался есть как можно меньше, и это давало некоторый экономический эффект, но в этот раз батюшка не успел даже прикоснуться к пище.
– Что это? Вроде стучат, – встревожилась матушка, инстинктивно прикрывая живот прозрачной белой ладонью. Этот жест острожного чуткого материнства всегда трогал и умилял отца Арсения, но сейчас он с невольной досадой оглянулся на окно.
В стекло царапалась иссохшая старушечья рука.
– Батюшка, отец родной! – донеслось с улицы, и отец Арсений по голосу узнал свою усердную прихожанку бабку Саню.
– Хозяин кончается, соборовать бы нужно! – причитала Саня.
Муж рабы Божьей Александры, крепко пьющий скотник Самойла, уже полгода не вставал с постели. У Самойлы была белая горячка в последней стадии, от него давно отказались врачи, и только приходский батюшка заглядывал изредка.
Отец Арсений подхватил свой почти докторский чемоданчик. Внутри его саквояжа лежали небольшое плоское распятие, кадильница, псалтырь, икона и даже желтоватый, слежавшийся саван.
Самойлу давно уже перенесли из избы в дощатую пристройку, когда-то служившую душевой. Батюшка приоткрыл хлипкую дверцу и невольно шатнулся от смрада. Соломенный тюфяк под умирающим был разорван, и гнилая начинка покрывала пол истлевшим червивым ворохом.
Батюшка смиренно набросил крючок на дверь, чтобы никто не помешал таинству. В щели душевой пробивалось немного вечернего света, и видимость была сносной. Едва батюшка вошел, Самойла пуще заметался по дощатой лежанке. Выкатив глаза, он силился что-то сказать или крикнуть, его иссохшая грудь дышала со скрипом, огромная ручища в тюремных наколках царапала горло.
Внезапно глаза отца Арсения защипало, и в пристройке словно убыло света. Перед глазами батюшки колыхалось горчичное облако, и тут он увидел их! Их облик был очень точно воспроизведен на древних иконах, где когтистые, прямоходящие ящерицы язвят вилами и энергично жарят грешников в котлах с кипящей смолой. Не дожидаясь смерти раба Божьего Самойлы, бесенята пожирали его заживо. Украшенная цепями и иконами грудь умирающего поднималась и опадала с болезненным стоном, и так же покачивались присосавшиеся к ней вампиры. Одни наперебой выхватывали куски, другие кружились, едва касаясь Самойлы чешуйчатыми хвостами. Не обращая внимания на гнусные жесты и выкрики бесов, батюшка начал соборование.
Нежить забеспокоилась. Ей были невыносимы запах священного масла и смолистый дым из кадильницы. Внезапно вся стая встрепенулась и ринулась на батюшку. Мгновенно ослепнув от липкой зловонной слизи, залепившей глаза, батюшка не устоял на ногах и упал на спину. Из опрокинутой кадильницы посыпались яркие угольки, по соломе веером побежали искры, следом повалил густой дым.
– Ах вы, такие-растакие! – прогремел сквозь визг и гомон грозный глас.
