Если бы мир узнал правду, ту правду, которую Зак видел собственными глазами, тогда доброе имя папы было бы восстановлено, а его голос – услышан… Но ничего в корне не изменилось бы. Его мама и его жизнь уже никогда не будут прежними.
Поэтому главное, чего хотел Зак, – чтобы все как-нибудь уладилось. Он ждал, что случится нечто фантастическое, превратив все опять в правильное и нормальное. Взять, например, детство – Заку тогда было около пяти. Он хорошо помнил, как разбил зеркало и просто прикрыл его простыней, а потом с неистовой силой взмолился Богу, чтобы зеркало восстановилось, прежде чем родители обнаружат урон. Или как он страстно желал, чтобы его родители снова влюбились друг в друга. Чтобы они однажды проснулись и поняли, какую ошибку сделали.
Сейчас он втайне надеялся, что папа совершит нечто невероятное. Вопреки всему Зак по-прежнему полагал, что где-то впереди их ждет счастливый конец. Не только его и его родителей – всех ждет счастливый конец. Может быть, даже произойдет чудо и мама станет прежней. Зак снова почувствовал слезы на глазах и на этот раз дал им волю. Зак сидел высоко на крыше. И он был один. Ему ужасно захотелось хотя бы еще раз увидеть маму. Это желание напугало его, и все-таки он просто мечтал о ее появлении. Вот бы заглянуть ей в глаза… Услышать ее голос… Зак мечтал, чтобы мама объяснила происходящее – так же, как раньше успокаивала его, объясняя разные вещи, которые его беспокоили. «Все обязательно будет хорошо…»
Где-то глубоко в ночи раздался вопль, вернув Зака к реальности. Мальчик вгляделся в северную часть города, увидел языки пламени на западе, столб темного дыма. Он посмотрел вверх: звезд сегодня не было. Только несколько огоньков самолетов. А днем он слышал, как над городом пронеслись истребители.
Зак утерся рукавом куртки и вернулся к ноутбуку. Запустив поиск по файлам, он быстро нашел папку с тем самым видео, которое ему не разрешалось смотреть. Он открыл файл, услышал голос папы и понял, что тот держит в руках камеру. Его камеру, Закову, ту самую, которую папа взял на время.
Сам объект съемки поначалу было трудно разобрать – что-то непонятное в темноте сарая. Какая-то тварь, сидя на корточках, рвалась вперед. Раздался глухой гортанный рык, за которым последовало шипение, исходившее, казалось, из самой глубины глотки. Заклацала цепь. Камера наехала, пиксели на темной картинке упорядочились, и Зак увидел разинутый рот. Рот, который был гораздо больше, чем положено, а внутри трепыхалось что-то похожее на плоскую серебристую рыбу.
Широко распахнутые глаза этой сарайной твари странно посверкивали. Сначала Зак принял их выражение за взгляд тоски и боли. Движения чудища сковывал ошейник – большой, стальной, предназначенный, видимо, для крупной собаки; цепь от ошейника тянулась дальше и крепилась к чему-то в земляном полу постройки. Тварь выглядела очень бледной – настолько бескровной, что чуть не светилась в темноте. Вдруг раздался странный дробный поршневой звук – щелк-пых, щелк-пых, щелк-пых, – и в существо, словно игольчатые пули, ударили три серебряных гвоздя, выпущенные откуда-то из-за камеры (стрелял папа?). Тварь хрипло взревела, как недужное животное, раздираемое болью, и картинка в кадре резко ушла вверх.
«Достаточно», – произнес чей-то голос на звуковой дорожке.
Голос явно принадлежал Сетракяну, но такого тона Заку никогда не доводилось слышать из уст доброго старого ломбардщика.
«Будем милосердны».
Затем старик вступил в кадр. Он произнес несколько слов на незнакомом, казавшемся очень древним, языке, словно призывая некие силы или налагая заклятие, занес над головой длинный серебряный меч, сверкнувший в лунном свете, – сарайная тварь при этом страшно взвыла – и с небывалой силой обрушил его на чудовище…
Послышались голоса. Зак отпрянул от компьютера. Звук доносился снизу, с улицы. Мальчик закрыл ноутбук, встал и, держась прямо, чтобы не высовываться за парапет крыши, осторожно окинул взглядом Сто восемнадцатую улицу.
По кварталу, направляясь к ломбарду, шла группа из пяти человек; за ними медленно двигался внедорожник. Люди несли оружие – автоматические винтовки – и колотили кулаками в каждую дверь, мимо которой проходили. Немного не доехав до перекрестка, внедорожник остановился – прямо напротив входа в ломбард. Пешие мужчины подошли к зданию и принялись трясти решетку ограждения.
– Открывай! – грянули сразу несколько голосов.
Зак отодвинулся от парапета и повернулся к двери, ведущей с крыши. Надо побыстрее вернуться в комнату, рассудил он, пока кто-нибудь не пришел его проведать.
И тут Зак увидел ее. Девочку. Подростка. Школьницу – класса седьмого или около того. Она стояла на крыше соседнего дома, чуть более высокого, чем стариковский. Эти два здания разделял незастроенный участок – он был совсем рядом, стоило лишь выйти из ломбарда и свернуть за угол. Ночной бриз раздувал сорочку девочки, теребил подол, доходивший до колен, но почему-то не трогал волосы – они, прямые и тяжелые, свисали совершенно неподвижно.
Девочка стояла на парапете – на самом краю крыши, – четко удерживая равновесие. В ее фигуре было неколебимое спокойствие. Утвердившись на кромке, она словно примеривалась к… прыжку. Она будто задумала невозможное – перемахнуть с крыши на крышу – и примеривалась, зная, что неизбежно упадет.
Зак вылупил глаза. Он не понимал, что происходит. Не был даже уверен, что способен понять. Но – заподозрил неладное.
Тем не менее он поднял руку и помахал девочке.
Та в ответ лишь уставилась на него.
* * *Доктор Нора Мартинес, в недавнем прошлом сотрудница ЦКПЗ, отперла парадную дверь. Сквозь заградительную решетку на нее воззрились пятеро мужчин в камуфляжной форме и бронежилетах, с автоматами в руках. На двоих были платки, прикрывавшие нижнюю часть лица.
– У вас все в порядке, мэм? – спросил мужчина.
– Да, – кивнула Нора, безуспешно пытаясь разглядеть на пришедших какие-нибудь знаки различия. – Пока эта решетка держится, все прекрасно.
– Мы обходим квартиры. Зачистка кварталов. Там, – второй мужчина показал в сторону Сто семнадцатой улицы, – были кое-какие неприятности. Но думаем, самая дрянь не здесь, а между этим районом и центром. – (Он имел в виду Гарлем.) – К центру она и движется.
– А вы…
– Мы озабоченные граждане, мэм. Вам не следует оставаться здесь одной.
– Она не одна, – произнес из-за спины Норы Василий Фет, работник нью-йоркской дератизационной службы и крысолов по убеждению.
Мужчины смерили взглядами гиганта Фета.
– Вы и есть ломбардщик?
