партбилет дал. Комиссар!
– А он тут причем?
– Вспомнил я, башка твоя дурная, где видел его! В Ленинграде, когда в патруль ходили. Околачивались потом по городу, зашли в милицейский «стакан». Вот там и видел в сводке. Пропали они! Как месяц назад. Эшелоном шли в этих же местах, и пропали без следов…
– Как в Монче…
– Вот именно! – я кулаком ударил себя по голове. – Тогда вниманию не придал, а когда нас на север отправляли, не вспомнил.
– И майор сука…Мог бы и сказать.
– Мог бы.
– Калач, что делать будем? Явно попали мы! – Васька вскинул винтовку, проверил боезапас.
– Надо Прохору сказать. – Я тоже достал наган, застучал ручкой по кабине.
– Эй. Карел. Давай тормози и… – договорить, я не успел, потому что в этот момент в небо взлетела красная сигнальная ракета. Васька вскочил, держась за верхнюю дугу кузова.
– Наши? С поезда!?
– Да. Тому, что рельсы проверить должен был, я синюю дал, а эта…Красная.
Ну, дальше началось такое, что я до сих пор без дрожи вспоминать не могу. Чертовщина настоящая. Я человек не верующий, как то все это мимо меня прошло, да и власть наша, Бога то, не жалует, но после этого…Я уже даже не знаю.
* * *
Все произошло стремительно, как на войне. Васька развернулся, и начал стрелять в водителя, прямо через кабину. Воздух тут же наполнился густой пороховой пылью. Я ручкой нагана выбил маленькое стеклышко, отделяющее нас от кабины. То, что я там увидел, потрясло меня, до глубины души. Водителя уже не было. Вместо него из разорванного Васькиными пулями полушубка, торчала какая – то масса, серно – белого цвета, больше всего это напоминало студень. Прохор попытался открыть дверь и в ту же секунду студень бросился на него, в один миг, облепляя и сковывая конечности. Я выстрелил. Кусок «студня» оторвался от общей массы, но особых результатов это не дало. Тут Прохор заорал диким голосом. Да не просто, как кричат от злости или боли. Так воют перед смертью волки, так кричали раненые на передовой, разорванные пулями или снарядами белых. Я выстрелил еще несколько раз.
– Прохор! – но он все кричал и кричал. Неожиданно меня обдало таким холодом, что пальцы державшие пистолет, примерзли к рукояти, а стекла, те, что еще были целы, тут же покрылись инеем. Это…это существо как будто замораживало нас. Машина виляла по всей дороге. Следующий выстрел Васи выбил этому существу голову, или то, что было вместо нее. Но ему, похоже, было все равно! Зато Прохору удалось высвободить руку с обрезом.
– Да что это!?! – взревел Васька. И тут бахнул глухой выстрел обреза. Мне в глаз попал осколок и я свалился на дно кузова. Через секунду Прохор бахнул второй раз. Я видел как часть кабины и водительская дверь, разлетелись в щепки. Машина полностью потеряла управление, нас еще раза три подбросило, а потом мы перевернулись.
* * *
Не знаю, сколько все это продолжалось, но очнулся я от Васькиных воплей. Машина лежала на боку, кузов смят. Нас спасло настоящее чудо. Один мой глаз ничего не видел. В правой руке у меня так и был зажат наган. Я попытался бросить его, но он словно прирос к руке. Пришлось выдирать с мясом. Прижимая разорванную кисть к шинели, я подошел к Василию, который сидел рядом с Прохором, точнее с тем, что от того осталось. Ваську тоже сильно потрепало, он был весь в царапинах и ссадинах. А на ветерана было страшно смотреть… Половина лица, попросту отсутствовала, вместо него была кровавая каша. Одежда и тело были словно расплавлены, а кожа стала белой, словно замороженной. Одной ноги тоже не было. Обрез все еще был в руке, весь оплавленный. Господи. В этот момент я стал верующим.
– Где…где это…этот…
– Не знаю, – безучастно сказал Васька – В кабине его нет, я посмотрел.
– Калач, что это было, ты видел? Что произошло? Он кивнул на Прохора.
– Я…я…не знаю, это был настоящий кошмар, что – то похожее на жидкий лед или студень какой то или…Бог знает, что еще.
– Посмотри, что стало с Прохором, а ведь я говорил…
– Да.
Я сел рядом с ним. Хоронить тело ветерана не было времени. В итоге мы оторвали кусок брезента от кузова, и накрыли им несчастного Прохора. Сколько он прошел боев за всю свою жизнь и где он только не воевал, в каких только странах и городах, и вот нашел смерть тут, на краю земли, где лучи солнца преломляются об углы…
– Что будем делать Калач?
– Сколько мы ехали?
– Минут сорок.
– Значит далеко уехали, проще уже дойти до «Горы»
– А если это вообще не та дорога? Если эти соврали нам, а мы и купились? А ?
– Если, если… ты что предлагаешь? Идти назад? ТЫ ракету видел? Там было трое, скорее даже двое стрелков против семи этих…Я даже блять не знаю кого! Они нас ждут там… И нельзя…
– Боишься?
– Пошел ты! Нам надо выжить и обо всем рассказать на станции, еще можно спасти поезд…
– Думаешь, им поезд нужен?
– Думаю нет, но он нам нужен, знаешь что с нами сделают, если мы и поезд просрем…
– Да плевать мне…
В общем, мы все спорили, спорили, ища в споре выход, которого не было, а метель все усиливалась.
* * *
Решили идти на станцию. В самом деле, не назад же возвращаться, в лапы этим бестиям! Были у нас разные предположения, по поводу того что они такое, начиная от злобных духов севера и вплоть до галлюцинаций. Но все они были беспочвенны.
Мы знали одно: надо дойти. Мы замерзаем, оба ранены, в винтовке один патрон. Наган я тоже прихватил, он был замерзший и весь в крови, но вдруг еще рабочий. В нем оставалось еще четыре патрона… Шли споро, и вскоре согрелись. Стало темнее, мороз крепчал. Вокруг было тихо как в могиле, только метель выла, где то над нами. Дорога вела в гору. Наконец за очередным поворотом мы увидели станцию. Но радости и надежды наши, увы, были напрасны. На станции не было ни огонька, ни звука. Поезда тоже не было. Только покосившаяся надпись «Гора». Еще издалека было понятно, что что-то случилось.
– Оружие к бою, -я взвел курок нагана. Он приятно хрустнул в ночной тишине.
Мы забрались на платформу. Васька ахнул.
– Твою мать.
Станция была, как после артобстрела. Ни одного целого окна, двери выбиты. Мы с открытыми ртами,
