пока он, отчаявшись, не прекратил свои бесплодные попытки.
— Николай Кравцов, слушаю! С кем я говорю? Приём!
— Коленька! — обрадовался мужчина. — Как хорошо, что ты меня услышал! Я Иван Фёдоров, метеоролог. Ты можешь мне помочь?
— А что случилось?
— Я попал в беду, мне срочно нужна эвакуация. Я сейчас на метеостанции на стрелке Акишмы с Ниманом.
Николай замешкался с ответом, и Иван испуганно спросил:
— Коля! Ты ещё здесь?!
— Здесь. Но извини, помочь тебе не смогу. Я тоже попал в беду и мне тоже нужна эвакуация. На «Атлантах» мой плот перевернуло, меня оглушило и вынесло неизвестно куда. И похоже, сейчас я тоже на какой-то метеостанции.
Теперь надолго замолчал Иван. Николай терпеливо ждал. Наконец рация ожила.
— Ты, наверное, ошибся. На Акишме нет другой метеостанции. И нигде поблизости нет.
— Может и ошибся, — не стал спорить Николай. — Тут домик на берегу, а рядом четыре метеобудки. Только всё давно заброшенное.
— Бред какой-то, — сказал Иван. — Посмотри, там буржуйка есть?
— Есть, в углу стоит.
— А на боку у неё ничего не нацарапано?
Николай встал, подошёл к печке и осмотрел её.
— Есть надпись. «ССО-66».
Иван издал странный звук — то ли кашель, то ли нервный смешок.
— А может там и «Бином» есть?
— Какой бином? — не понял Николай.
— Рация. Железный ящик. У него в левом верхнем углу шильдик «Р-107».
Николай подошёл к столу.
— Есть Р-107. Только он уже пустой, от него один корпус остался.
— Пустой корпус… — повторил Иван. — Странно… А ведь я сейчас как раз по нему с тобой и говорю.
Николай опустился на табурет и уставился на разорённый остов «Бинома», осколок давно ушедшей эпохи. Мысли вертелись в голове, производя свою привычную работу — отбрасывали всё невероятное, выстраивая понятное объяснение необъяснимому.
— Этот метеоролог просто спятил. Что за пургу он нёс! Этого же не может быть. Иван явно бредил, ещё и меня чуть не заразил своим безумием.
Радость нежданного общения сменилась раздражением. Николай поднёс рацию к губам, вдавил до упора кнопку PTT и заорал в микрофон:
— Ты меня разыгрываешь?! Это что, шутка?!
— Хотел бы я чтоб это было шуткой, — ответил Иван. — Но с фактами не поспоришь. Мы с тобой в одном и том же доме, сомнений быть не может. Но, кажется, в разных временах. Или в разных реальностях.
Николай закашлялся, поперхнувшись морошкой. Вывод, конечно, напрашивался; но озвученный прямым текстом, звучал абсурдно.
— Ну ты загнул! — усмехнулся Николай. — В разных временах! Ты, случаем, не писатель-фантаст?
— Я метеоролог, — ответил Иван. — Я ведь уже говорил. А сам-то ты кто по профессии?
— Иерей, — вырвалось у Николая, но он тут же поправился, — бывший.
— Поп, что ли?
— Поп.
— Тогда я догадываюсь, о чём ты думаешь. Что мы умерли и попали в чистилище, или как там у вас это называется.
— Что ты умер, — хотел поправить его Николай, но сдержался и сказал, аккуратно выбирая слова, — или один из нас умер.
— Один из нас! — передразнил его Иван. — Ты думаешь, что это я мертвец? А ты живой? И ты не видишь вокруг ничего странного? Совсем ничего? Тебя выкинуло на камни, ты ударился головой, потерял сознание и упал в бурную реку. Очутился в каком-то странном месте, вокруг царит запустение — хотя я вижу это место уютным и обжиты́м. Из твоего окна видна река, но по ней никто не плывёт. И не проплывёт, сколько туда ни смотри. Ты говоришь по рации с человеком, которого считаешь умершим. И ещё — ты не можешь покинуть место, куда тебя занесло. Этого мало?
— Почему не могу покинуть? — удивился Николай. — Да запросто.
— А ты пробовал?
— Нет, но… — Николая вдруг осенило. — Ты потому и сказал «мы»? Ты не можешь выйти со станции?
Иван замешкался, как будто не хотел говорить об этом. Но всё же ответил:
— У меня дверь заклинило. Не открыть. А через окно мне с моей комплекцией не пролезть. Но тут и кроме этого много странного. Кстати, и наш разговор тоже не самый обычный.
— Не самый, — согласился Николай, — но это ведь ещё ничего не доказывает.
Иван хмыкнул — на этот раз совершенно отчётливо.
— А как ты себе представлял загробие? Думал, апостол Петр тебя встретит? Но раз его нигде не видно, то жизнь продолжается?
— Не богохульствуй! — одёрнул собеседника Николай.
И надолго умолк. Он понимал, что это не ответ, что он просто ушёл от ответа, разыграв нелепую обиду. Но сказать ему было нечего.
Николай задумчиво стёр пальцем пыль с шильдика «Р-107». Ему было над чем поразмыслить. Иван считал его мёртвым, и надо признать — не без оснований. Чудесное спасение, мрачная заброшенная метеостанция, мёртвый человек, общающийся по мёртвой рации — всё это действительно казалось странным. Но чувство реальности говорило другое; оно буквально вопило — живой! Живой!
— Был бы я атеистом, — думал Николай, — и вопросов бы не было, мыслю — значит, жив. Но тем, кто верит в жизнь после смерти, как узнать, жив ты или уже умер? Если вокруг ни одной живой души, лишь призрак давно погибшего человека.
В конце концов, решил Николай, в каком бы мире я не оказался, буду делать, что должно. Как всегда. Он взял рацию и связался с Иваном.
— Скажи, какой у вас сейчас год?
— Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. А у вас?
— Две тысячи двадцать третий. А сколько тебе лет?
— Тридцать девять.
Николай быстро прикинул — Ивану сейчас было бы за девяносто; что бы с ним ни случилось в далёком шестьдесят восьмом, вряд ли он дожил бы до двадцать третьего. Мертвец, с какого бока ни посмотри. Несчастный мертвец, много лет ожидающий помощи.
— Знаешь, как это выглядит со стороны? — спросил Николай. — Как будто тебя что-то не отпускает. Не даёт уйти.
— Да, есть такое чувство, — нехотя согласился Иван. — Но не представляю, что это может быть.
Николай помолчал, раздумывая.
— В академии мы шутили: «Что можно попросить у Бога? — То, чего не хватает. — А если всего хватает? — Тогда прощения». Мне кажется, у тебя именно такой случай.
— Я должен просить прощения?! — удивился Иван. — За что?
Николай пожал плечами, хотя его собеседник не мог этого видеть.
— Тебе виднее. Вспоминай.
— Пошёл ты! — огрызнулся Иван.
Николай терпеливо ждал.
— Мне не в чем каяться! — голос Ивана звучал уже менее уверенно. — Я честно прожил свою жизнь. Всегда был честным. Вот только… Зажигалка… Эта проклятая зажигалка!
В динамике что-то булькнуло.
— Да, — сказал Николай, — это оно. Хорошо, что ты
