в городе, кто отнесся бы к трудному положению Салли с той чувствительностью и деликатностью – и даже любовью, – которые, как я подозревала, были необходимы. Стоит ли мне обыскивать этот дом? Несомненно, на это я не имела права – но, с другой стороны, я могла пойти на подобное прегрешение ради блага и интересов подруги. Впрочем, что и говорить – на этот шаг меня толкал в том числе и чистый интерес. Но вовлекать других было нельзя. Если кому-нибудь попадется на глаза эта одиозная гостиная, репутация Салли в обществе всяко пострадает.
В заключение мисс Гарвис предположила, что мне, возможно, следует немедленно нанести первый визит. Я вернулась домой пообедать. Затем отправилась в путь.
Первым делом я обнаружила, что Салли держала абсолютно все двери в своем доме запертыми – и что остатки нашего с ней чаепития давностью в несколько недель до сих пор можно найти в гостиной. К счастью, еду убрали – остались только тарелки, чашки и ложки, да еще чайник с присохшими ко дну чаинками. Я прошлась по набору ключей – больших до неприличия, как и все местные замки, – и примерилась к двери в комнату, примыкающую к гостиной и встроенную, насколько я понимала, в заднюю часть дома. Как только один из ключей провернулся в замке и дверь отошла от косяка, мои ноздри защекотал неприятный затхлый запах. Свет в комнате не горел. Возможно, здесь я нашла пресловутую библиотеку доктора Тесслера?
Я пошарила по стене в поисках выключателя, но ничего не найдя, сделала робкий шаг через порог. Никогда, похоже, не приходилось мне видеть комнату, настолько погруженную в темноту. Дух застоя накатил еще сильнее, спровоцировав легкий дискомфорт в горле. Я решила повременить, отложить на потом задуманное исследование, а потому закрыла дверь и пошла наверх. Комнаты первого этажа – их было две, под ними располагалась идентично спланированная пара помещений, – отличались высокими потолками, поэтому лестницы здесь забирали круто ввысь. Вообще, многое в этом доме производило такое впечатление, будто его намеренно спланировали и построили неудобным. В первой комнате, чей замок потребовал от меня еще немного возни с ключами, не оказалось ничего, кроме каких-то гор бумаги, наваленных одна на другую; снова – все ветхое, неухоженное. Пыль и грязь здесь так давно никто не убирал, что стены и бумажные штабели буквально засалились. Одна только мысль о том, чтобы разворошить всю эту неухоженную груду свитков и рукописей, заставила меня содрогнуться.
Вторая комната оказалась спальней – занимаемой, предположительно, Салли. Окна были плотно зашторены, и мне пришлось включить свет. «Скудная меблировка» – именно это клише пришло на ум при взгляде на здешнее убранство; скудная, еще более древняя и побитая временем. Высокие потолки, тяжелые гипсовые карнизы и массивная гипсовая же розетка в центре потрескавшегося потолка подчеркивали убого-анахроничную обстановку. Однако там стоял более современный двуспальный диван – очень низкий и выглядевший так, будто на нем спали, но не перестилали несколько недель кряду. Я взялась за рукоятку ящика шаткого туалетного столика, подергала на себя – тот страшно скрипел и, похоже, заклинил. Оказалось, внутри было сложено затрепанное и заношенное нижнее белье Салли. Я в растерянности оглянулась на темно-зеленые шторы – длинные, из очень тяжелой ткани.
Расследование складывалось удручающе, но я решила поупорствовать.
Второй этаж выглядел так, будто изначально это была одна комната, куда можно было попасть с небольшой лестничной клетки. Здесь все переоборудовали – без надлежащего умения и уж точно без квалификации; видимо, намеревались воздвигнуть тут перегородку, чтобы установить ванную и туалет, а также сколько-нибудь удобный проход между ними. Мог ли дом изначально быть спроектированным без этих необходимых удобств? В случае чудаковатого доктора Тесслера все казалось возможным. Мне сразу вспомнился лимерик:
Архитектор менял интерьер
В старом доме, где жил бультерьер.
Бультерьер подмигнул,
Архитектор икнул
И решил не менять интерьер.
Но было здесь что-то, что мне показалось не только убогим, но и смутно пугающим. Дверь, ведущая с небольшой лестничной клетки в единственную комнату, выглядела так, будто ее взломали силой, причем изнутри. Что характерно, открывалась-то она изначально именно наружу. Этот ущерб, судя по всему, нанесли не столь недавно – хотя, не спорю, не так-то просто на глаз датировать подобные вещи, – но разбитая дверь до сих пор понуро висела на одной только массивной нижней петле, и из-за нее в комнату вообще с трудом получалось пройти. Действуя очень осторожно, я продвинула ее немного вперед – и вся эта покореженная конструкция пронзительно завизжала. Тогда, боязливо прошмыгнув в косой проем, я настороженно заозиралась.
Первоначальный вид комнаты был полностью изменен, когда установили решетчатый каркас, отделявший ванную, покрытый вздутым темно-коричневым лаком. За ним я, сама того не ожидая, наткнулась на гору порченных временем игрушек. Детская комната, надо полагать. Сквозь щель между распашной дверью и ее рамой я изучила решетки на окнах – ужасно прочные с виду; затем снова посмотрела на игрушки – и только теперь поняла, что это чучела реальных животных. Они были заплесневелыми и изъеденными молью, но все равно было видно, что некоторым досталось не только от времени и условий, но и от чьей-то жестокой руки. В нескольких дюймах от туловища барсука лежала его разлагающаяся лапа; еще чуть поодаль – отрубленная чем-то вроде садового секатора голова птицы с причудливым узором оперения. Вид зловещий – как, впрочем, и любой другой вид в этом доме.
Что Салли делала целыми днями? Как я и подозревала, точно не убиралась здесь. Все, что мне оставалось изучить, – кухонные помещения и библиотеку покойного доктора.
В подвале нашлись странные остатки еды и свидетельства того, что недавно здесь что-то готовили, хотя и без успеха. Я была почти удивлена, обнаружив, что Салли питается не одной лишь солнечной энергией. Но в целом подвал не вызывал ничего, кроме знакомого чувство изумления перед масштабами и сложностью приготовления пищи в домах наших прадедов среднего класса.
Я огляделась в поисках свечи. Заглянула в ящики, шкафы, пошарила по тумбочкам. Нигде – и ничего. В любом случае, подумала я, недоверчиво косясь на тени, углубленные подступающими сумерками, одной свечи мне бы не хватило, чтобы осветить библиотеку от угла до угла. В следующий раз захвачу мощный отцовский фонарик.
Кажется, пришла пора уходить. Хорошо, что я не сняла пальто. В доме ничего такого, что указывало бы на разгадку тайны Салли, не нашлось. Может, она принимала наркотики? Нет, как-то уж слишком надуманно. Я выключила свет на кухне, поднялась
