Как уже сказано, я был для них лишь образом действий. Они потратили годы на усовершенствование моего портрета, неуверенно занося в свои списки загримированных людей, скверно запечатленных камерами наружного наблюдения, не в силах подобрать точные слова для моего описания. Убийства нередко подробно фиксировались, хотя никто не понимал, что именно произошло. Но одно было точно: я никто. Покойник в живом теле.
И я работал только на одного человека — на моего шефа, которого про себя я называл Хорошим Парнем. Так уж вышло, что мне не представилось случая работать на кого-то другого. И никто другой никогда не отважился бы искать меня, чтобы заключить со мной контракт.
Хороший Парень мог бы быть бородатым Богом Отцом с ретабло, а я — его истекающим кровью Сыном. Святым Духом был тот дух, что нас связывал, потому что мы, несомненно, были связаны, и я всегда выполнял приказы Хорошего Парня без размышлений.
Вот настоящее богохульство. И что с того?
Откуда мне известны подробности о досье полицейских и спецслужб? Мой обожаемый босс имел хорошие связи. Он со смехом пересказывал мне по телефону сведения, которые ему передавали.
Он знал, как я выгляжу на самом деле. В тот вечер, когда мы познакомились, десять лет назад, я был с ним самим собой. То, что он много лет не видел меня, беспокоило его.
Однако я всегда оказывался на месте, когда он звонил, и всегда перезванивал ему с нового номера, выбирая один из моих сотовых телефонов. В самом начале он помогал мне доставать поддельные документы: паспорта, водительские удостоверения и прочее. Но я давно научился добывать все необходимое самостоятельно и умел надавить на тех, кто обеспечивал меня нужными бумагами.
Хороший Парень знал, что я ему верен. Я еженедельно звонил ему независимо от того, звонил ли он сам. Бывало, у меня перехватывало дыхание при звуке его голоса — просто оттого, что он все еще со мной, что судьба не отняла его у меня. Когда один-единственный человек составляет всю твою жизнь, твое призвание, твою цель, ты волей-неволей боишься его потерять.
— Счастливчик, мне бы хотелось посидеть и поболтать с тобой, — говорил он иногда. — Помнишь, как мы сиживали в первые годы нашего знакомства. Мне бы хотелось узнать, откуда ты родом.
Я смеялся как можно непринужденнее.
— Мне нравится звук вашего голоса, шеф, — отвечал я.
— Счастливчик, — спросил он однажды, — а ты сам-то знаешь, откуда ты родом?
Эти слова тоже заставили меня засмеяться, но не над ним, а вообще.
— Знаете, шеф, — говорил я ему не раз, — я сам хотел бы спросить вас кое о чем. Например, кто вы на самом деле, на кого работаете. Но я же не задаю вам вопросы.
— Ответы удивили бы тебя, — сказал он. — Я уже намекал, малыш, что ты работаешь на Хороших Парней.
На этом мы закрывали тему.
Хорошие Парни. Хорошая банда или хорошая организация? Откуда мне знать? И имеет ли это значение, если я делаю именно то, что он приказывает, могу ли я сам быть хорошим?
Но время от времени я мог мечтать, что шеф выступает на стороне закона, что правительство дает санкцию на наши дела, что он очищает общество, а я его солдат и со мной все в порядке. Вот почему я имел право называть его Хорошим Парнем и говорить себе: «Ладно, ведь не исключено, что он из ФБР или из Интерпола. Возможно, мы делаем что-то очень важное». Но на самом деле я в это не верил. Я совершал убийства. Я зарабатывал этим на жизнь. У меня не было ни единой причины заниматься этим, кроме денег. Я убивал людей. Убивал без предупреждения, без объяснений, почему я делаю это. Хороший Парень мог принадлежать к числу Хороших Парней, но я — определенно нет.
— Вы ведь не боитесь меня, шеф? — спросил я его как-то раз. — Вдруг я, скажем так, слепо не в себе, и в один прекрасный день разозлюсь на вас и приду за вами? Но вам нет нужды меня бояться, шеф. Я последний, кто способен тронуть хотя бы волос на вашей голове.
— Нет, я тебя не боюсь, сынок, — ответил он. — Но я о тебе беспокоюсь. Беспокоюсь, потому что ты был мальчишкой, когда я тебя нанял. Беспокоюсь о том., как ты сумеешь пережить очередную ночь. Ты лучший из моих людей, и порой мне кажется, что все слишком легко: я звоню, и ты всегда рядом, и все складывается идеально, и нам нужно так мало слов.
— Вы любите поговорить, шеф, это одно из свойств вашего характера. Я не люблю. Но я скажу вам кое-что. Это вовсе не легко. Затягивает, но никогда не легко. Иногда у меня перехватывает дыхание.
Я не помню, как именно он ответил на то короткое признание. Помню только, что он говорил долго, все говорил и говорил и в числе прочего сказал: все, кто на него работает, время от времени показываются ему. Он их видит, знает, навещает.
— Со мной это не пройдет, шеф, — заверил я его. — Именно так.
И теперь мне предстояло выполнить работу в гостинице «Миссион-инн».
Звонок раздался прошлой ночью, разбудив меня дома, в Беверли-Хиллз. И этот звонок вывел меня из себя.
Как я уже говорил раньше, настоящей миссии, как в Сан-Хуан-Капистрано, в гостинице Риверсайда под названием «Миссион-инн» никогда не было.
Это была мечта — громадная гостиница, состоящая из многочисленных двориков, беседок, галерей в монастырском стиле, с церковью для венчаний и множеством очаровательных готических деталей: тяжелые деревянные двери, статуи святого Франциска в нишах, даже колокольня со старейшим из известных колоколов. Это было собрание элементов, представлявших целый мир миссий, раскинувшийся от одного конца Калифорнии до другого. Этот монумент в их честь люди иногда находили более вдохновляющим и прекрасным, чем сами миссии. Гостиница «Миссион-инн» была неизменно живой, теплой и гостеприимной, наполненной бодрыми голосами, весельем и смехом.
Вначале, как мне кажется, она представляла собой настоящий лабиринт, но в руках новых владельцев место усовершенствовалось и теперь убедительно являло собой первоклассный отель.
Однако здесь было легко заблудиться, гуляя по многочисленным верандам, шагая по бесконечным лестницам, переходя из одного патио в другое в поисках своего номера.
Люди создавали это экстравагантное обиталище с фантазией, любовью к прекрасному, надеждами и мечтами.
Почти всегда по вечерам «Миссион-инн» была полна счастливых гостей. Невесты фотографировались на расположенных без всякой системы балконах, жизнерадостные семьи прогуливались по террасам, многочисленные рестораны светились огнями, заполненные оживленными компаниями, звуками фортепьяно и поющими голосами, доносились отголоски концерта — наверное, из музыкального салона. Да, здесь царила атмосфера праздника, она захватывала меня и хотя бы на время приносила отдохновение.
